Александровскiе кадеты. Том 2 - Ник Перумов

– Я так понял, что для вас это не представляет проблемы, – перебил Константин Сергеевич. – И, как бы ни интересовал и ни занимал меня неведомый мир, как бы ни сгорал я от желания изучить тут всё – мне надо возвращаться.

– Мне тоже. – Ирина Ивановна положила руку подполковнику на предплечье. – Нам всем надо возвращаться. У мальчиков там семьи, родные… судьба.

– У нас там революция, – сумрачно перебил Две Мишени. – Каждый штык на счету. Поэтому задам вопрос, уважаемый Николай Михайлович: как скоро мы сможем оказаться дома? И второй – уж раз вы вмешались в наши дела, коль сберегли для нас Пушкина, то, быть может, сумеете помочь и сейчас?

Старый профессор вздохнул, ссутулился, прикрыл глаза ладонью. Вздохнула и Мария Владимировна, и даже мальчишка Игорёк в кресле.

– Ирина Ивановна, Константин Сергеевич, дорогие мои… поверьте, никто не собирался выдёргивать вас из вашей жизни. Это никак не входило в наши намерения. Вероятно, ваше появление здесь стало результатом стечения обстоятельств…

У Феди всё так и похолодело внутри. Чем-то жутким вдруг повеяло от слов хозяина, тоскливым и безнадёжным.

– Что вы этим хотите сказать? – хрипло спросил подполковник. – Что мы…

– Останемся тут навсегда? – вдруг выдал молчавший доселе Костя Нифонтов.

– Друзья мои. – Профессор снял очки, с силой потёр глаза. – Вы первые гости у нас из иного временного потока. Сейчас объясню, почему; время как физическая величина обладает удивительным свойством. Выражение «река времени» при всей банальности довольно точно его отражает – это однонаправленность течения… ну, в интересующих нас условиях. Вы двигались против течения. Это всегда трудно…

– Значит, по течению спускаться будет легче, – перебила Ирина Ивановна. – Верно?

– Верно. Но существует проблема… точного попадания. Представьте, что вы – на плоту, вас несёт бурный поток, и вам нужно не просто соскочить на берег, но и… попасть точно в небольшой квадрат фут на фут, чтобы было понятнее. Прыгнуть с воображаемого нами плота на берег не составит большого труда. Но вот точно попасть, не отступив ни на дюйм, ни на линию – это задача посложнее.

– Профессор! Но как же ваш… агент? Тот самый, что спас Пушкина? Он-то попал куда надо!

– Верно, государыня моя Ирина Ивановна. Он попал куда надо. Его не существовало в вашем потоке. Ему было всё равно, куда прыгать, если вернуться к нашему примеру. А у вас – у каждого! – есть своё собственное время, своя… своя струйка в великой реке. И чтобы стать самим собой, вам нужно точно в неё угодить. С идеальной точностью. В случае же промаха… – Он опустил голову, пальцы его нервно сжались. – Наши модели рисуют самые разные исходы. Но ни одного благоприятного.

Воцарилось молчание.

– Я согласен рискнуть, – хрипло сказал Две Мишени. – Если вы способны наблюдать за переходом, то, значит, сможете увидеть… что случилось со мной. И если настройки ваших приборов окажутся верными…

Федя заметил, как побелела госпожа Шульц.

– То вы сможете послать следом за мной и остальных. Если же нет… что ж, значит, я предстану перед Создателем несколько раньше, чем сам планировал.

– Никто ни перед кем представать не будет, – решительно заявила Мария Владимировна. – Мы должны будем точно нацелить ваше перемещение. Геройски на пулемёты тут бросаться не надо. Поверьте, Константин Сергеевич, это не тот случай.

– А вообще этот бунт?.. Почему он вдруг вспыхнул? – вдруг спросила Ирина Ивановна. – Вы знаете отчего?

И вновь Николай Михайлович потупился.

– Бунты и революции вообще удивительные события, – проговорил он вполголоса, не отрывая взгляда от белой скатерти. – Вчера их не было, и, казалось, ничто не предвещает: власть крепка, полиция на местах, открыты рынки и лавки, и свора босяков разбегается, едва завидев одного-единственного городового. А назавтра – повсюду баррикады, идут грабежи, и те же босяки до смерти забивают не успевшего скрыться жандармского чина. Верные слуги государства вдруг оказываются первейшими борцами за свободу, и всё рушится, рушится в бездну…

Он замолчал. Огромные напольные часы негромко и неумолимо отбивали секунды.

– К чему эти ваши слова, Николай Михайлович? – Ирина Ивановна тоже говорила вполголоса, словно они оба боялись пробудить что-то жуткое, невидимое, дремлющее совсем рядом.

– Тут я должен бы начать рассказывать вам, что приключилось в нашем мире, – горько усмехнулся профессор, – но это очень долго, и я буду сильно пристрастен. Поэтому постараюсь коротко и сухо. А дальше вы увидите всё сами. У нас, дорогие мои кадеты, Ирина Ивановна, Константин Сергеевич, сперва погиб Пушкин… потом безвременно опочил великий император Александр Третий. Россия и при его сыне, государе Николае Александровиче, развивалась и богатела, но слишком многим хотелось большего, одним – чтобы как в Европе: парламенты, партии, кабинеты министров и прочее, другим казалось, что у них всего слишком мало, в то время как у других слишком много. Я не вдаюсь сейчас в выяснение, насколько это всё было справедливо или оправданно или соответствовало действительности. Это просто было. У нас тоже случилась Русско-японская война, но куда более неудачная. Нет, самураи не взяли Владивосток, до такого не дошло, но флот наш погиб при Цусиме, а уступки по мирному договору мы сделали куда бо́льшие. Точно так же, как и у вас, у нас вспыхнули волнения. Их удалось свести на нет, государь издал указ о создании Думы, премьер Столыпин, как и у вас, продвигал земельную реформу. Но, увы, у нас Петра Аркадьевича в 1911 году застрелил террорист, и… – Профессор махнул рукой. – Реформа осталась незавершённой, недоделанной, со многими недостатками. А потом грянули балканские войны, следом же пришла и мировая война. Германия с Австро-Венгрией против Англии, Франции и России. Потом к ним примкнули Соединенные Штаты, и…

– Ты всё равно не сможешь объяснить в подробностях, – вздохнула Мария Владимировна. – Скажу совсем коротко: государя у нас больше нет, дорогие мои. И страна называется не Российская империя, не Российская республика (Аристова передёрнуло), даже не просто Россия. Страна называется Союз Советских Социалистических Республик. Многим жизнь в ней нравится. Некоторым – нет. Но так обстоит дело, я полагаю, при любых правителях, начиная с древних фараонов.

– Социалисты победили, – сухо продолжил Николай Михайлович. – Захватили власть в октябре семнадцатого. А до этого, в феврале, в первую, так сказать, фазу волнений – отрёкся государь. Погодите! – Он поднял руку. – Сейчас я могу сообщить лишь голые факты. Первая мировая легла на страну тяжким бременем. Это, очевидно, поспособствовало… впрочем, итог один: с февраля Россией правило Временное правительство из депутатов Государственной Думы… первоначально. А потом – вооружённый переворот, и социалисты, те самые, что «были никем», как поётся в их песне – стали всем.

– А государь? – тихо спросил Константин Сергеевич. – А как же армия, как же гвардия, как же…

– Государь, – жестко сказала Мария Владимировна, – вместе с семьёй – государыней, четырьмя дочерями – великими княжнами и наследником-цесаревичем, вместе с немногими оставшимися верными ему слугами – был расстрелян в Екатеринбурге. Летом восемнадцатого года. Династия пресеклась.