Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - Григорий Аросев

(В их доме работали чуть ли не полсотни человек. Вопреки этому – а может, благодаря этому? – никаким порядком не пахло. Единого управляющего не существовало. Какое-то время главной считалась очень старая экономка, которая была настолько скупой, что тайком от нее в доме ввели другой порядок. Пышным цветом цвело воровство, а заправляли всем повар Николай и садовник Егор. Последний был настолько умелым жуликом, что сумел накопить на загородный дом на станции Сиверской. Впрочем, ни Владимир Дмитриевич, ни его жена не интересовались хозяйством, не принимали в нем никакого участия: Набоков составлял меню на завтрак, но это была традиция, а не необходимость. Все оставалось в неустойчивом равновесии.)

Да, Набоков жил ровно так, как хотел, но в первую очередь он был честнейшим человеком, который никогда не поступал против совести – иное было бы с радостью зафиксировано его недругами. Он ставил превыше всего не просто человеческую свободу (хотя и ее тоже), а неприкосновенность человеческого достоинства, и всеми силами добивался достойного поведения от государства по отношению к своим гражданам.

Не думаю, что подобное поведение давалось Набокову с трудом: материальное положение позволяло ему быть честным и принципиальным, а общечеловеческая порядочность была им если не передана личными примерами предков, то унаследована генетическим путем (другой вопрос, от кого), то есть он с этим просто родился. И Набокову удалось не потерять свою порядочность ни в свои спокойные петербургские годы, ни в революционном вихре, ни в политически циклоническом Крыму, ни в Берлине, где он прожил последние годы.

Более того: автор этой книги рискует вызвать на себя гнев поклонников Владимира Набокова – младшего, но все-таки скажет, что Набоков-старший по человеческим качествам стоит значительно выше сына. Литературный гений, которым обладал Набоков-младший, бесспорен и огромен, но мы ведем речь несколько о другом. С уважением к окружающим, с восприятием мнений других людей у писателя Владимира Набокова было все совсем не так, как у политика Владимира Набокова.

…Смертная казнь была отменена только 12 марта 1917 года Временным правительством князя Львова (министром юстиции в нем был А. Ф. Керенский). Шесть дней спустя Владимир Дмитриевич Набоков опубликовал в «Речи» статью, в которой дал краткий обзор борьбы за отмену смертной казни и, в частности, написал: «Россия присоединяется к государствам, не знающим более ни гнусности палача, ни стыда и позора судебного убийства. Наверное, ни в одной стране нравственный протест против этого худшего вида убийства не достигал такой потрясающей силы, как у нас».

Набоков радовался недолго: ровно через четыре месяца, аккурат 12 июля 1917 года, смертная казнь была восстановлена: ее вернули за преступления, совершаемые на фронте. Под нее подпадали убийства, разбои, измены, побеги к неприятелю, сдача в плен, уход с поля боя и некоторые другие проступки. Вскоре после этого В. Д. Набоков выступил с речью в Петроградской городской думе и поддержал (!!!) восстановление смертной казни в свете возможной анархии, развала фронта и большевистской угрозы. Речь Набокова произвела настоящий фурор: никто не ожидал, что такие мысли могут быть высказаны одним из главных гуманистов и либералов тогдашнего общества.

Набоков, конечно, был предельно искренен: он понимал, что текущие и наступающие события подрывают устои того государства, которое он хотел изменить, но совсем не хотел потерять.

Увы, ему пришлось.

⁂

Кадеты не желали распада империи. Даже автономное государственное устройство предусматривалось только для двух частей – Польши, где оно существовало раньше, и Финляндии, где оно тогда продолжало существовать. Всем остальным народам предлагалось культурно-национальное самоопределение, в частности право получения начального образования на родном языке, причем только начального, так как о дальнейшем образовании на национальных языках кадетская программа выражалась с сугубой осторожностью, делая оговорку «по возможности». Русский язык должен был оставаться в статусе государственного. К сожалению, эти, а равно многие другие идеи и предложения кадетов оказались одинаково неприемлемыми как для правого, так и для левого флангов российского политического ландшафта. Но это стало ясно значительно позднее.

Высшим органом кадетов был съезд, который избирал Центральный комитет, в свою очередь состоявший из двух отделов: Петербургского и Московского. ЦК кадетов был учреждением престижным, за ним следили, входить в него считалось даже определенной честью, тем более что в целом партия имела интеллигентский облик – бóльшую часть ее составляли учителя, профессора, врачи, журналисты. Но, интересный нюанс, не студенты! И дело было не в каком-то государственном запрете для студентов, просто кадеты оказались слишком академичным формированием, слишком воспитанным (по мнению многих оппонентов), слишком умеренным. Студенты должны быть по убеждениям яростными и категоричными, кадеты им не подходили изначально, социалисты – куда больше. Студенческие группы кадетов существовали, но их было очень мало.

Состав ЦК регулярно обновлялся, но В. Д. Набоков находился в нем с первого дня, занимая пост заместителя председателя. Этот пост он покинул только из-за своей занятости в Государственной думе, в которую был избран в следующем году, а потом, после ее разгона, вновь был избран заместителем председателя.

А им – бессменно – был обладавший столь же огромным влиянием и авторитетом, как и Ленин среди большевиков, Павел Николаевич Милюков.

Павел Милюков был старше Набокова на 11 лет – родился в 1859-м, а пережил своего товарища и оппонента по политической работе на 21 год, умерев в 1943-м, во Франции, в 84 года. Милюков учился в Московском университете, в 1877 году поступив на историко-филологический факультет, а в 1892-м защитил магистерскую диссертацию по вышедшей в том же году своей книге «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». Он много занимался просветительской работой: председательствовал в Комиссии по организации домашнего чтения, сотрудничал с Московским комитетом грамотности, выезжал в провинцию с лекциями.

Вероятно, не испытывай Милюков тяги к передаче знаний, сосредоточившись на чистой науке, его жизнь сложилась бы иначе. В 1894 году за цикл прочитанных в Нижнем Новгороде лекций, в которых содержались «намеки на общие чаяния свободы и осуждение самодержавия», Милюкова арестовали, исключили из Московского университета и выслали в Рязань. В ссылке он писал масштабный труд «Очерки по истории русской культуры» (в них излагал свое понимание истории, методов научного познания, рассматривал культуру России – роль церкви, веры, школы, идеологических течений, а также публиковал различные социолого-экономические очерки). Но главным стало не это, а приглашение из Болгарии: Милюкова пригласили возглавить кафедру всеобщей истории в Софийском высшем училище. Власти разрешили поездку, Милюков уехал, и в результате доброе десятилетие на родине почти не жил: кроме Болгарии, он работал в Турции (на раскопках), потом ненадолго вернулся в Петербург, где был снова арестован за участие в запрещенном собрании, отсидел полгода, уехал в Западную Европу – жил и читал лекции в США и Англии.