Дот - Игорь Акимов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 173
Перейти на страницу:

Майор Ортнер возвратился к «опелю».

Водитель был воплощением готовности двигаться дальше; Харти даже глаз не поднял. Сидел на своем месте, постелив под мокрые штаны куртку; губы поджаты, разглядывает свои обгрызенные ногти.

— Не переживай, ефрейтор, с кем не бывает.

Майор Ортнер уже взялся за открытую заднюю дверцу, но не сел: что-то удержало его. Странное чувство. Словно он забыл что-то — и должен непременно вспомнить; обязательно вспомнить — и лишь затем ехать дальше. Он прислушался к себе. Ничего. Впрочем, нет, была ниточка, была мысль… еще не мысль, но потребность ее… что-то в его душе просило выхода, и он точно знал, что не должен ехать, пока не разрешится этой мыслью, пока не освободится от нее…

Пригорок…

Он притягивал взгляд майора Ортнера, заслонял никак не рождавшуюся мысль. Может быть, ответ — именно там?

— Вот что, Харти, — сказал майор Ортнер. — Я еще не придумал, как исполнить распоряжение господина генерала… — Он все еще колебался, но понял: если сейчас это не сделаю — потом буду жалеть. — А пока давай-ка сходим, поглядим, как люди воевали. Заодно и подсохнешь.

И неспешно пошел через дорогу, не сомневаясь, что его пропустят без помех.

Харти метнулся из машины, но услышал сзади: «Ты на войне, ефрейтор», — замер, обернулся на водителя, кивнул, прошел к багажнику, достал карабин, передернул затвор, убедился, что патрон в стволе, — и лишь тогда, поймав паузу между грузовиком и конной повозкой, везущей ящики со снарядами для противотанковой пушки, перебежал на противоположную сторону. Проходя мимо обгаженного и залитого солдатской мочой тела Кеши Дорофеева, Харти только головой покачал: во дают! Он чувствовал, что надо бы добавить и свою толику, тем более, что из мочевого пузыря наверняка можно было выжать на раздробленное крупнокалиберной пулей лицо хотя бы вялую струйку; но солдатский долг… Харти глянул на майора — тот уже подходил к вершине, его прямая спина была островком прочности в зыбком воздухе, — и старательной трусцой побежал следом.

Майор Ортнер шел между двумя полосами мятой земли. По следу танка. Он увидал этот след еще с дороги, — от того места, где танк перевалил через кювет, и до вершины. Две параллельные, прямые полосы. Танк ни разу даже на метр не отвернул, ни разу не выстрелил из пушки, — след выстрела всегда можно обнаружить на сухой земле и на снегу. Танкист знал, что те, в окопчиках, уже ничего не могут сделать ни ему, ни его машине, и просто ехал к ним, чтобы передавить их. Может быть, даже из пулемета по ним не стрелял, чтобы показать, что он их ни во что не ставит.

На вершине майор Ортнер ощутил лицом… нет, не ветерок, а прикосновение воздуха, как дыхание женщины. Здесь дышать было легче, чем на дороге. Танк начал с этого окопчика, развернулся на нем (из рыхлого суглинка торчала нога в обмотке и рваном ботинке из кирзы) — и стал давить их правый фланг. В двух местах вертелся; значит, видел, что солдат еще живой. Потом вернулся сюда и стал давить их левый фланг.

Сзади послышался звук шагов Харти; затем, прерываемый одышкой, его возбужденный голос:

— Видали, господин майор, как наши затейники изукрасили того — возле дороги? Как бисквитный торт!

Майор Ортнер закрыл глаза. Не ждал, что придется выбирать линию поведения… Вообще об этом не думал. И напрасно. Значит, придется это сделать сейчас — и на все время, пока будет находиться на фронте. Не притворяться, не подстраиваться (только этого недоставало!), — но спрятаться под маску. До сих пор ему не приходилось этого делать. Не было нужды. Естественно, валял дурака, изображал то, что от него ждали. Развлекался. Теперь же задача была иной: выжить. И если получится — не замараться. Ни словом, ни взглядом себя не выдать. Выжить. Ты в орде; придется жить по ее законам… Ничего, ничего, потерпишь, утешил себя майор Ортнер. Это не долго. Вот вернусь в тыл… Перспектива вновь оказаться в покинутом накануне мире, как большая птица, вдруг отлетела прочь. Птица не исчезла совсем, но уселась на выцветшей земле как-то непонятно, — то ли в двухстах метрах, то ли бесконечно далеко…

Майор Ортнер повернул голову и взглянул в глаза Харти.

— Тот парень подбил два танка…

— Один танк, господин майор.

Они говорили о разных вещах. Не трать слов, сказал себе майор. Это существо ничего не поняло — и не поймет. Никогда.

— Во-первых, ефрейтор, не перечь старшему по званию…

— Виноват, господин майор.

— … а во-вторых — у второго танка он сорвал гранатой гусеницу. Если б ты был внимательней — ты бы это понял сам.

Когда говоришь — снимаешь груз с души; хотя бы часть груза. Тогда легче думать. Но думать не получалось. Почему эти солдатики не ушли с позиции, когда увидали, что против них — танки?..

Ортнер поднял вмятую в землю винтовку. Мосинское старье. Оттянул затвор. Пусто. Из соседнего окопчика (из того, что утром было окопом) торчал приклад. Ортнер вытащил, проверил забитый сухой землей затвор. Тоже ни одного патрона…

— Почему же они не сдались, господин майор?

Если бы я это знал…

Двое все же пытались бежать. Одного застрелили на склоне, другой успел добраться до ячменного поля.

— Гляньте, господин майор! — позвал Харти, отгребая прикладом карабина землю. — Этот, вроде бы, еще живой.

Майор подошел. Зеленые петлицы — пограничник; в петлицах два малиновых треугольника — сержант. Танк прошел над ним, вдавив в землю; гусеница ободрала лицо и часть скальпа.

— Еще бы пару сантиметров — и черепушка — хрусь! — Харти смачно сплюнул. — И если бы я был шаманом, я бы по его мозгам прочитал, о чем он думал в последний миг своей жизни.

Дай бог памяти, подумал майор Ортнер, какой же это поэт написал, что нет зрелища более приятного, чем беспомощный, поверженный враг? Для малыша Харти — особая минута. Ведь сейчас он чувствует себя хозяином судьбы этого сержанта. Хозяином его жизни. Когда будет время и желание — надо бы подумать, что при этом происходит с душой…

— В последний миг он не думал — он стрелял, — сказал майор Ортнер. — Забери у него винтовку.

Харти с трудом расцепил широченную лапу сержанта. Это была токаревская самозарядка, майору приходилось держать такую в руках, когда был в России на маневрах. Оптика разбита, в магазине и в стволе — пусто, но один патрон Харти нашел у сержанта в кармане хабэшных бриджей. В кармане гимнастерки он обнаружил только удостоверение — и бросил не глядя.

— Подай-ка его мне, — сказал майор Ортнер.

ВКП(б). С первого взгляда майор Ортнер решил, что это большевистский партбилет, но вчитался — и понял, что сержант пока не был большевиком. Пока только кандидат. Удостоверение было выдано всего семь недель назад, 1-го мая. Майор Ортнер уже знал эту манеру большевиков: все события привязывать к их революционному календарю. Может — для торжественности? Или — чтобы легче запоминалось?..

Сержанту было двадцать два года. Сверхсрочник. Лицо крестьянское, хотя кто его знает. По плечам, по торсу и кистям рук видно, что силой природа его не обделила. Даже опрокинутый танком, он не выпустил винтовку. Характер. Впрочем — пока не открыл глаза и не проявил себя действием — кто может знать, какой у него характер…

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 173
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?