Эхо войны - Леонид Гришин

Вечерело. Последний луч солнца соскользнул с макушки самого высокого дерева. Сын Марины (или Мани, как мы стали ее называть) позвонил и попросил разрешения остаться у Юрия Петровича на ночь. Маленькому Жене дали немного поиграть на компьютере. Поэтому мы сидели втроем и допивали чай. Неожиданно Марина обратилась ко мне:

– Мне Оля сказала, что здесь недалеко есть развлекательный центр. «Островок» называется, потому как располагается на острове. Там танцы, кафе… И основоположником этого центра когда-то был ты… – Она осеклась. – Вы.

– Ничего-ничего. Можно и на ты. Ведь ты мне кто? Сестра или племянница? Скорее, племянница. Мама выдала Шурку за своего сына, значит, он мне брат, а ты – племянница. Так что можешь спокойно называть меня на ты.

Марина немного смутилась.

– Так ты составишь мне компанию, посмотришь со мной на ваш центр?

– С удовольствием.

– Десять минут, и я буду готова.

Я тоже переоделся. Марина, как обещала, появилась через десять минут. И опять она была в шикарном платье, красивая, стройная, подтянутая. Я уж было собрался спросить, видит ли она ночью как кошка, намекая на ее зеленые глаза, но вслух произнес:

– Не побоишься, если мы пойдем короткой дорогой? Она плохо освещена, но асфальтирована. Можем пойти по длинной…

Марина перебила меня:

– Нет, темноты не боюсь, идем коротким путем.

Оля предупредила, что ужин будет в холодильнике, если после прогулки мы захотим перекусить, а она уже будет спать. Мы вышли за калитку. Марина взяла меня под руку, я прижал ее руку к себе, она ответила. Я посмотрел на нее, Марина заглянула мне в глаза, улыбнулась, и мы пошли.

По дороге Марина стала расспрашивать, как и где я живу. Я ответил, что живу один, в Санкт-Петербурге, родился здесь, школу окончил, потом два года работал на радиоузле, устраивал танцы в центре на пруду, куда мы и направляемся. Это была моя инициатива, приятель мне помог, и мы все организовали. Потом уехал в Ленинград, поступил в институт, там и остался. А сейчас рантье. Двое детей у меня, две дочери. У старшей – внук и внучка, уже взрослые, у младшей – внук, еще маленький, учится в школе. Иногда мне разрешают с ним съездить на море. Дети живут отдельно… Не знаю, насколько это было интересно Марине… Затем она стала расспрашивать о работе: какой факультет окончил, по какой специальности, где работал: в цеху ли, в конструкторском отделе? Я почувствовал, что она разбирается в технических вопросах, и поинтересовался:

– А что ты закончила?

– Тоже Политехнический, – был ее ответ.

– Точно Политехнический? – усомнился я.

– Ну, не Политех, а авиационный, это же почти одно и то же, и работала на авиационном заводе, – уточнила Марина.

– Тогда понятно, почему профессиональные вопросы задаешь, – сказал я. – А я гидравлик, занимался гидротурбинами. Монтировал Саратовскую ГЭС, в Ульяновске неоднократно бывал. Так что жили рядышком.

За беседой подошли к пруду. Там уже играл эстрадный оркестр, разноцветными огнями сверкало кафе.

– Да, красиво, и мост на островок, и сам островок. Да, очень красиво, – повторила Марина.

Мы прошли в центр, Марина с интересом разглядывала оркестр: великолепные ударные, и саксы, и труба, и гитары. Музыкантами были молодые ребята. Вокруг танцплощадки стояли столики. Мы выбрали столик на двоих подальше от оркестра, чтобы музыка не заглушала разговор. Тут же подошел молодой человек, он меня узнал, поздоровался. Я обратился к Мане:

– Что будешь заказывать?

– Я бы выпила сухого вина.

– Вина и мороженого?

– Да, пожалуй, и мороженого.

Я повернулся к Николаю (так звали официанта).

– Коля…

– Я понял. Из вин могу предложить «Мускат», очень хороший. Фрукты и мороженое?

– Да, хорошо.

Николай быстро вернулся с двумя хрустальными бокалами и запечатанной бутылкой «Муската». Марина внимательно осмотрела бокалы. Затем официант взял вино, показал Марине, мне. Я удовлетворенно кивнул. Николай очень аккуратно открыл вино, вынул пробку (она была натуральная, корковая), хотел дать понюхать мне, я махнул рукой. Он понял. Обтер горлышко салфеткой, налил две трети бокала Мане, затем мне, поставил бутылку на стол и прикрыл пробкой. Потом сходил за оставшимся заказом. Николай принес две тарелочки фруктов, среди которых были и местные абрикосы – спелые, красивые, очищенные, такие же яблочки нарезанные, и экзотика: бананы и киви. К тарелочкам прилагались десертные вилочки. Официант пожелал приятного вечера и ушел. Мы пригубили вина, я вопросительно посмотрел на Маню. Вино ей понравилось, мне тоже. Я дальше стал расспрашивать Марину про житье-бытье:

– Я вас совсем не знаю. Переписывались родители с твоим папой. Мы с большим удовольствием ели уклейку, когда приходили посылки с рыбой. Мы пацанами тоже ловили рыбу, но у нас как-то не принято ее солить. Даже маленькую, типа пескарей, уклейку – жарили. Поэтому всегда с радостью ели вашу соленую рыбку, – улыбнулся я.

– Я маму плохо помню, она рано умерла, – сказала Марина, – я еще в первом классе училась. Папа работал на заводе. Помню, что жили они дружно, без скандалов, с уважением друг к другу. Даже когда мама болела, уже не вставала, а я еще маленькая была, отец взял всю домашнюю работу на себя: убирал, стирал, гладил, за мамой ухаживал. Потом, когда ее не стало, папа продолжал работать на заводе. А через год папа сказал: «Я еду в Челябинск, в командировку, поедешь со мной». Мы уехали. В Челябинске поселились в гостинице. Не знаю, что это за командировка была, папа никуда не ходил по работе. Помню, мы часто гуляли, причем по одной и той же улице и в определенное время: утром шли в одну сторону, в нужном месте папа останавливался и смотрел на окна на противоположной стороне, вечером шли в другую сторону улицы, и также папа останавливался в каком-то месте и снова смотрел на окна на противоположной стороне. Так мы гуляли три-четыре дня, в промежутках ходили в магазины и другие места. На четвертый день вечером мы гуляли по противоположной стороне улицы, и я увидела красивую, стройную женщину, шедшую нам навстречу. Вдруг она заметила моего папу, подбежала к нему, бросилась ему на шею: «Шурка, Шурочка! Откуда ты здесь?» Отец смущенно улыбался, а я думаю: что за тетка такая, прыгает, отца пацанячьим именем называет. «Вот, Манечка, это моя дочь, – тут отец запнулся. – Мариной зовут». Женщина посмотрела на меня, обняла: «Ой, какая ты красавица!» А я смотрю на нее и ничего не понимаю. Эта Маня взяла папу за руку: «Пойдем ко мне домой, я тебя со своими девочками познакомлю. Ну, а Павла ты знаешь, он сейчас с работы придет». «Нет, Маня, мы не пойдем, мы спешим». А она все свое: «Как же так, Шура, ты здесь, в Челябинске, да с дочкой, и не зайдешь. Давай я Мариночку со своими дочерьми познакомлю». «Маня, а я свободен», – вдруг произнес отец. Я опять не понимаю, как это он свободен? У женщины улыбка сошла с лица. Отец снова: «Да, Маня, я уже год как свободен». Очень странные глаза были у отца: и ласковые, и добрые, и вроде как просящие, даже умоляющие. А эта женщина отвечает ему: «Шурочка, ты же мне братик, ну пойми!» «Да, понимаю, но может все-таки…» – папа пристально смотрел на нее. «Ну, Шурочка, сколько раз можно об этом говорить, пойми же наконец», – вздохнула женщина. «Да, понимаю, но я буду ждать», – твердо сказал отец. Потом они стали говорить о чем-то мне совершенно непонятном – понимали друг друга даже по обрывкам слов. Я отошла в сторонку. Разговор был недолгим. Вскоре папа позвал меня, взял за руку, и мы пошли. В какой-то момент я оглянулась, эта тетя стояла и смотрела нам вслед. Пройдя еще немножко, я взглянула на папу: у него по щеке катилась слеза. «Папа, тебе соринка в глаз попала?» – забеспокоилась я. «Да, здесь электростанция на твердом топливе работает, наверное, уголек попал», – стал вытирать глаза отец. Тогда я не придала значения всей этой истории, но когда сама влюбилась безответно, поняла, какие соринки попадают в глаза.