Смертоносная Зима - Роберт Линн Асприн

И тут же опечалился: это Нико был той проблемой, которую Ишад послала его решить. Теперь ее печаль, и осторожность стали понятными.

— Нет, я один, — ответил Нико своим мягким, похожим на дуновение ветра, голосом, и по движению огонька его самокрутки Страт понял, что Священный Союз распадается.

Их связь была более глубокой, чем та, что связывала Стратона с Ишад, — так и должно было быть. Страт размышлял над тем, каким может быть выход из данной ситуации, пока Нико привязывал своего ашкелонца к воротам Ишад, по другую сторону от того места, где бил копытом гнедой Страта. Затем Нико перепрыгнул через изгородь и усмехнулся.

— Нехорошо входить в дом колдуньи подобным образом. Как ты узнал о моем приходе? Впрочем, неважно — я рад принять твою помощь, Туз. Джанни тоже обрадуется.

Так вот оно что — Джанни. В Стратоне взыграл гнев по отношению ко всем любовникам Ишад, и он молчал, пока не увидел, что Нико перегнулся через изгородь, чтобы отвязать от седла своей лошади арбалет со стрелами, пузырь с лигроином и ветошь.

— Нико, дружище, сейчас не время и не место для этого. Давай поговорим позже.

Стелс повернулся к нему, и, когда Страт выдержал его взгляд, бандаранский воин сказал:

— Друг, я должен сделать это. В этом есть и моя вина. Я должен освободить его.

— Нет, ты не должен. Ради чего? Он все еще сражается в той войне, в которой кровно заинтересован. И я сражался вместе с ним. Стелс, здесь все не так, как было там, у Стены Чародеев. Ты не сможешь пробиться без магии на твоей…

— …стороне? — дополнил Нико. Его лицо вновь осветилось красным огоньком самокрутки, зажатой в губах. Он бросил окурок на землю и притушил его каблуком.

— Завел себе подружку, а, Стратон? Да еще колдунью! Крит надрал бы тебе задницу. А теперь или помоги мне, как обязывает тебя твоя клятва, или уйди с дороги. Ступай своим путем. Я тебе слишком многим обязан, чтобы читать сейчас нотации о том, что хорошо, а что плохо.

Рука его потянулась к поясу, и Стратон напрягся: Нико был специалистом по части метания пиротехнических снарядов и отравленного металлического оружия, равно как и любых других режущих предметов, имевшихся в его арсенале. Кому, как ни Страту, было знать об этом. Они были практически равны по силе, так считали в Союзе, хотя с годами мастерство Страта стало увядать, Нико же, наоборот, его приумножил.

— Что бы я сейчас ни делал, Стелс, разве это хуже, чем то, что сотворил ты. Думаешь, я забыл то сражение, которое ты учинил на Фестивале, чтобы защитить нисийскую колдунью от жрицы Энлиля?

Рука Нико, уже готовая вложить стрелу в арбалет, замерла.

— Это несправедливо, Туз.

— Мы говорим не о справедливости — мы говорим о женщинах. Или о женских воплощениях, или о тех, кем бы они ни были. Оставь эту женщину в покое — она на нашей стороне; она сражалась вместе с нами, она… спасла Синка от Роксаны.

Неожиданно подозрение закралось в душу Стратона, и довольно сильное подозрение.

— Тебя впутала в это дело Роксана, не так ли? Да или нет, Стелс?

Нико с пузырем лигроина в руке, которым уже собирался полить ветошь, закрепленную на кончике стрелы, остановился.

— Какое это имеет значение? Что здесь происходит, в конце концов? Рэндал исчез, и его никто не ищет. Ты спишь с некроманткой, и никому до этого нет дела.

— Оглянись вокруг и сам поймешь, что происходит. Но я гарантирую, что тебе это не понравится. Мне, во всяком случае, не нравится. Криту не понравилось бы. Темпус с нас три шкуры спустил бы. Но их с нами нет, не так ли? Есть только я и ты. А я обязан охранять эту… даму, здесь.

— Ты больше обязан ей, чем мне? Священный…

Нико прервался на полуслове и уставился, раскрыв рот, на что-то позади Страта, так что могучий воин тоже повернулся, чтобы посмотреть, что же такое увидел Нико.

На пороге дома рядом с некроманткой Ишад, закутанной в черный плащ с капюшоном, стоял Джанни — или то, что от него осталось. Бывший пасынок, бывшее живое существо было красно-желтого цвета с просвечивающими через кожу костями; остатки лохмотьев на нем светились, как огни Святого Эльма. Вместо глаз у него зияли дыры, а волосы отросли до невероятной длины. Когда он начал спускаться по лестнице, за ним потянулся запах свежекопаной земли.

Страт невольно оглянулся через плечо на Нико, который прислонился к невысокой изгороди, сощурив глаза, будто ослепленный слишком ярким светом; его арбалет был нацелен в землю.

Страт услышал, как Ишад пробормотала:

— Иди же. Иди к своему напарнику, Джанни. Ты свободен. Можешь воссоединиться с ним. Затем громче:

— Страт! Заходи. Пусть они побудут вдвоем. Пусть решают сами — я была не права: это у них проблемы, а не у нас.

Вдруг Нико вскинул арбалет и быстро прицелился в Ишад — Стратон не успел встать между ней и его стрелой или даже подумать об этом, — но она неожиданно оказалась рядом с Нико, глядя в его лицо с таким выражением, какого Страт никогда не видел у нее прежде: глубокая скорбь, сострадание, даже признание родства душ.

— Так вот ты какой. Особенный. Никодемус, из-за которого соперничают даже Бог Энлиль и Энтелехия Снов Ашкелон. — Она покачала головой, как будто находилась у себя в гостиной и разливала чай в приличном обществе. — Теперь я понимаю почему. Никодемус, не торопись искать себе новых врагов. Колдунья, которая послала тебя сюда, схватила и держит у себя в плену Рэндала — разве это не большее зло, не более глубокая несправедливость, чем возможность отмщения души Джанни, который страстно желает этого?

Ишад ждала ответа, но Нико молчал. Его взгляд был прикован к существу, ковылявшему к нему с протянутыми руками, чтобы обнять своего бывшего напарника.

Нико, содрогнувшись от отвращения, глубоко вдохнул, опустил свой арбалет и вытянул руки вперед, сказав:

— Джанни, как ты? Она права?

Страт, не выдержав, отвернулся; он не мог смотреть на то, как Нико, полный жизненных сил, обнимает это нечто, некогда воевавшее с ним бок о бок.

В этот момент Ишад взяла его за руку, приложила свою прохладную ладонь к его пылающему лбу и повела в дом.

Стратон подумал, что он никогда не сможет забыть картину воссоединения пары Священного Союза, живого и мертвого.

* * *

Нико со стаканом в руке сидел за столиком в «Держи пиво», открывавшейся с восходом солнца, когда вдруг заметил, что некто рисует его портрет.

Какой-то малый, небольшого роста, с животом, словно подушка, и черными кругами под глазами, сидевший в дальнем углу залитого лучами зала, бросал на него короткие взгляды, а затем опускал голову вниз и водил рукой по доске, лежавшей у него на коленях.

Нико решил не давать наглецу спуска. Он провел слишком тяжелую ночь, чтобы терпеть кого бы то ни было, и уж точно — не мазилу, не спросившего разрешения.