Туманность Андромеды - Фриц Бремер

После завтрака Ирид отвела меня в большую комнату в нижнем этаже, усадила на стул у стены и многозначительно прижала палец к губам.

С опушки леса донеслись до нас детские голоса, и скоро в комнату вбежали трое розовощеких мальчишек семи-восьми лет и, теребя ее за платье, с радостными возгласами обступили Ирид, которая едва отбилась от их веселой атаки.

Между тем в комнату влетела еще одна парочка, мальчик и девчушка, а пару минут спустя – еще две маленькие девочки. Все дети были примерно одного возраста, очень легко и просто одеты, при этом выглядели очень чистенько и прямо-таки излучали здоровье. Эта детская стайка внесла жизнь в наш прежде безмолвный мир. И хотя вся эта малышня не производила такого гама, как наши земные дети, да и Ирид то и дело прижимала палец к губам, чтобы их немного утихомирить, все же детские голоса, нарушившие наше неизменное молчание, меня очень порадовали. Да и прекрасный грудной голос Ирид звучал теперь гораздо чаще.

Дети расположились на кушетках, стоявших вдоль стен, Ирид уселась на стул посредине комнаты, и я понял, что у них начались привычные занятия.

Отдав мне легкие приветственные поклоны, дети перестали обращать на меня внимание. Я для них больше не существовал.

Должен признаться, что этот урок, в продолжение которого я не понял ни единого слова из сказанного, утомил меня больше, чем если бы дети, как бывает, прерывали его смехом и какими-нибудь веселыми выходками.

Забегая вперед, скажу, что Ирид оказалась учительницей по образованию. Она учила малышей, которых до семи лет еще не отправляли в школу. Такие занятия проводились в группах числом не более восьми детей и всегда в доме учителя. Такие дома построены в разных местах и предоставлялись учителям заодно с очень хорошей зарплатой.

Учитывая низкую заселенность этой планеты и обычай здешних людей иметь большой простор для жизни, детей на таких занятиях было совсем немного.

Профессия учителя, к тому же для детей младше шестнадцати лет, была самой почитаемой на этой планете. Учителя здесь пользовались высочайшим уважением.

Звание учителя присваивалось общиной того или иного округа лишь после испытаний, выявлявших прежде всего человеческие качества претендента, что же касается требований к чисто научным знаниям, то их претенденты должны были приобретать самостоятельно, согласно своим склонностям.

У тех, кто изначально не обладал веселым и терпеливым нравом, а также здоровым чувством юмора, не было на этом пути никаких перспектив. Не допускались к этой профессии и люди, склонные к педантизму, вспыльчивости, с преувеличенной любовью к порядку, а равно и такие, кто имел привычку оценивать все вещи только с практической стороны. Преимуществом считалось хорошее здоровье, физическая бодрость и ловкость, самообладание и прочие человеческие качества. Все это ценилось в будущем учителе гораздо выше, чем обладание чисто научными знаниями.

Поскольку все обучение, даже самого высшего уровня, здесь было бесплатно, он было доступно каждому, кто хотел посвятить себя этой заманчивой профессии. Однако лишь немногие достигали цели. Но и у остальных полученные разносторонние знания не пропадали всуе.

Одной из таких учительниц и была Ирид. Впоследствии я с удовлетворением заключил, что талант Ирид мог бы вывести ее далеко за рамки единичного округа, к тому же многие другие округа соперничали из-за нее друг с другом.

И все же она предпочла остаться жить в своих родных местах, довольствуясь своим сравнительно скромным жилищем.

По нашим земным меркам, ее юный возраст – а было ей тогда 23 года – мог бы стать препятствием к расширению ее авторитета. Здесь же, напротив, юность в сочетании с мастерством в профессии повышали вес человека в общественном мнении. Молодым людям отдавалось предпочтение во всех сферах деятельности, кроме профессии могильщика.

Через некоторое время я начал улавливать кое-что из того, чему учила Ирид, но и этого было достаточно, чтобы понять, что сами мыслительные основания, заложенные в жизни этой планеты, в корне отличались от наших, – настолько, что я, почитавший на Земле свое развитие гораздо выше среднего, лишь с большим трудом успевал за ее рассказом и краснел за то, что отстаю от детей.

Во время занятий я не говорил ни слова, чтобы не выдавать нас с Ирид, однако днем, когда мы оставались одни, она понемногу учила меня своему языку.

Более глубокую причину крайней моей неспособности понять здешний мир я постиг лишь позднее, после моего знакомства с отцом Ирид, о чем я расскажу чуть позже.

До этого знакомства наши дни протекали довольно однообразно. Кроме самой Ирид, ее служанки, которую звали Окк, детей, да собаки Туру, я никого не видел. В первой половине дня я всегда присутствовал на детских уроках, потом наступали чудесные часы наших языковых занятий, вечера, не всегда счастливые, проводил рядом с этой прекрасной девушкой, к которой меня влекло все более страстное чувство.

Однако душевная сила Ирид и ее твердая уверенность в себе ставили неодолимую преграду между мной и моим заветным желанием.

Эта девушка была способна на сильные чувства, в этом я не мог ошибаться. О том, что я ей нравлюсь и возбуждаю в ней нечто большее, чем простая симпатия, я догадывался уже по тому, как она принимала меня в своем доме. Кроме того, она не сторонилась мимолетных ласк с моей стороны, гуляла со мной рука об руку, иногда клала руку мне на плечо, подставляла щеку или плечо для поцелуя, часто, без малейшего стыда, но и без всякого кокетства, представала передо мной в крайне смелом наряде, по утрам заходила в мою комнату чтобы меня разбудить, да и вообще допускала со мной такую близость, что я мог бы истолковать это в самом счастливом для себя смысле, если бы хоть на минуту мог забыть о ее абсолютном душевном и духовном превосходстве над собой. Иначе, думал я, мне легко удалось бы сломить ее сопротивление.

Покуда же я оставался ее рабом и невольником, так что – несмотря на дружбу и доброту этой девушки – уже начал ощущать себя скорее товарищем ее пса, в сравнении с которым я даже оказывался в проигрыше, поскольку Туру гораздо лучше понимал язык нашей общей хозяйки.

Как-то раз по прошествии нескольких недель такой жизни Ирид дала мне понять, что должна ненадолго отлучиться. Вечером она вернулась, а день провела у своего отца.

На следующий день ее отец сам пришел к нам. Жил он, как я узнал, неподалеку от домика Ирид и недавно на пару месяцев куда-то уезжал.

В дом вошел высокий мужчина, с гибкой фигурой и, несмотря на возраст, юношеской осанкой. Седые, не слишком длинные волосы легкими локонами обрамляли его умное, твердо очерченное лицо, излучавшее доброту.

Одет он был богато и весьма тщательно, опирался на палку с золотым набалдашником.

Ирид сердечно с ним поздоровалась и поцеловала ему руку. Мы сели.

Отец и дочь сели рядом друг напротив друга и долго смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Но живое выражение их лиц явно свидетельствовало, что между ними происходит нечто важное. Их настроение менялось, как при самой обычной беседе: согласие сменялось отрицанием, радость – удивлением и прочими чувствами.