Играющая в го - Шань Са

Этим утром я проспала. Мой рикша бежит из последних сил, чтобы я не опоздала к началу уроков. Пот стекает по его спине, на руках выступили синие жилы. Мне очень стыдно, я прошу его сбавить ход. Он отвечает прерывающимся голосом:

— Прошу вас, мадемуазель, не беспокойтесь. Хорошая утренняя пробежка — залог бессмертия.

Перед храмом Белой Лошади я вижу Миня — он едет навстречу на велосипеде. От удивления я забываю поздороваться. На мгновение наши пути пересекаются, и мы тут же разъезжаемся каждый в свою сторону.

Приказ об отправке отдан. Я не успел попрощаться с мадам Виолеттой и Масаё. Наша часть покидает казарму и направляется на вокзал. На платформе раздаются пронзительные свистки. Несколько рот, толкаясь, поднимаются в поезд, куда уже погрузили танки и боеприпасы. Наконец мы оказываемся в двухэтажном вагоне.

Свежий весенний воздух не дает мне уснуть. Я ощупываю нагрудный карман кителя, куда спрятал перед отъездом два последних письма из дома.

В своем послании, написанном изящным тонким почерком, Матушка успокаивает меня, уверяя, что чувствует себя хорошо. Акико — не знаю, кто дал ей мой адрес, — тоже написала мне длинное письмо.

Перед отъездом эта юная женщина пришла проститься со мной, но я к ней не вышел, и сделал это сознательно, надеясь, что стану ей неприятен. Лучшая подруга моей младшей сестры, она потеряла во время землетрясения братьев и очень привязалась ко мне. Семья Акико связана родственными узами с кланом сёгуна Токугавы.[10]Своей скромностью и изяществом она понравилась Матушке — в глубине души, не говоря мне об этом ни слова, она желала соединить нас. Родители Акико одобряли чувства дочери, и она вообразила себя моей невестой. После училища я получил назначение в пригород Токио, и Акико стала часто писать мне.

Я отвечал через раз, но Акико не отчаивалась. Когда я отсутствовал, они с моей сестрой приходили ко мне на квартиру — постирать и погладить белье, заштопать носки (хозяйку Акико очаровала своими манерами и улыбкой, и та охотно их пускала). Как и большинство женщин из аристократических семей, Акико никогда не говорила мне о своей любви. Но эта целомудренная сдержанность не помешала мне указать Акико ее место: она будет сестрой — и только.

Коротенькая записочка от Огненной Искорки доставила бы мне неизмеримо больше удовольствия, чем бесконечное послание Акико. Я знаю — гейша мне не напишет. Существование, которое она для себя выбрала, — сплошная череда праздников, пиров, смеха и музыки. Разве найдется у нее минутка покоя, чтобы подумать обо мне?

Я прошел через ее жизнь, не оставив в ней следа. Это было путешествие в один конец.

Много лет я каждое утро проезжала мимо храма Белой Лошади, Минь следовал той же дорогой в противоположном направлении. Раньше мы никогда не встречались, теперь же, вот уже неделю, он всякий день появляется, как только начинают звонить колокола святилища.

Перед выходом из дома я отправляюсь в Матушкину комнату, чтобы взглянуть на свое отражение в большом овальном зеркале. Прическа кажется мне совсем детской. Двумя шпильками, украшенными мелкими жемчужинками — я выклянчила их у сестры, — закалываю челку и открываю лоб.

На подъезде к перекрестку сердце начинает колотиться, как безумное, я жадно ищу глазами велосипед Миня.

Наконец замечаю его на склоне холма. Добравшись до вершины, Минь останавливается и машет мне рукой. Его силуэт четко вырисовывается на фоне неба. Ветер раскачивает ветки деревьев, в листве радостно щебечут птицы. Проходят, опустив глаза, молодые даосийские монахи в серых одеяниях. Бродячий торговец разводит огонь. В воздухе разливается аппетитный запах горячих лепешек.

На уроке, вместо того чтобы слушать учителя, я думаю о Мине. Вспоминаю, как блестят из-под шляпы его глаза, вот он остановился, одна рука держит руль велосипеда, в другой зажаты учебники, он делает мне знак. Щеки у него горят. Я глупо улыбаюсь черной доске, словно вижу Миня, который демонстрирует чудеса ловкости, лавируя между словами и цифрами.

После землетрясения я начал испытывать к смерти странную смесь гадливости и непреодолимого влечения. Наваждение преследовало меня день и ночь: я внезапно впадал в тоску и отчаяние. Плакал безо всякой на то причины. Страдал от учащенного сердцебиения и дрожи во всем теле.

Когда я впервые прикоснулся к ружью, холодная сталь передала мне ощущение силы. Мой первый урок стрельбы состоялся на открытом воздухе, на пустыре. Сердце колотилось, как бешеное. Я ощущал невероятный страх, похожий на священный ужас паломника, готового пасть к ногам божества. После первого выстрела у меня зазвенело в ушах. При отдаче приклад сильно ударил меня в плечо. В тот вечер я засыпал, чувствуя физическую боль во всем теле и мир в душе.

Всякий человек обречен умереть. Единственный способ победить неизбежность — избрать небытие.

В шестнадцать лет моя жизнь началась сначала. Я перестал видеть во сне цунами и выгоревший лес. Армия стала для меня гигантским ковчегом, способным бросить вызов всем бурям и штормам на свете. В первый же год в кадетской школе я познал плотские радости, открыл для себя сладость слияния с женщиной. Позже я научился жертвовать удовольствием во имя долга. «Хагакуре»[11]Дзёко Ямамото помогала мне превратиться из юноши в зрелого мужчину.

Я приготовился к смерти. К чему жениться? Жена самурая убивает себя после его ухода из жизни. Зачем подталкивать к бездне чужую жизнь? Я очень люблю детей — они продолжают наш род, составляют надежду нации. Но я не способен дать им жизнь. Малыши должны расти под опекой отца, огражденные от горя и печали.

Продажные женщины наделены недолговечной, как утренняя роса, свежестью. Они лишены иллюзий, и это сближает их с военными. Приземленность их чувства утешает наши ранимые сердца. Познав в детстве жестокую нужду, они отчаянно жаждут счастья и не смеют мечтать о вечности, зная, что прокляты. Они цепляются за нас, как потерпевший кораблекрушение за проплывающий мимо обломок дерева. В наших объятиях и ласках есть религиозная чистота.

Закончив училище, мы переставали скрывать свои склонности и увлечения. Высшие офицеры открыто содержали гейш, младшие лейтенанты довольствовались случайными свиданиями.

Я узнал мадемуазель Огненную Искорку в июне 1931 года. Мы праздновали повышение нашего капитана в чайном домике. Бесшумно раздвигались и задвигались перегородки, сменяли друг друга гейши, появляясь и исчезая во мраке. Наступила ночь. По реке медленно плыли освещенные фонариками корабли. Я довольно много выпил, и у меня кружилась голова. За столом товарищи подливали вина проигравшемуся офицеру. Я смеялся до слез. Почувствовав дурноту, я перегнулся было через перила, чтобы проблеваться, но тут заметил ученицу гейши в голубом кимоно с ирисами на широких, летящих рукавах.[12]Она поприветствовала нас, склонившись до земли. Двигалась она медленно, с благородным изяществом. Щеки девушки были густо набелены, но родинка на подбородке придавала ей печально-задумчивый вид.