Трюфельный пес королевы Джованны - Анна Малышева

Марина внезапно остановилась. Александра, шедшая чуть позади, по пятам, едва не столкнулась с ней.

– Пришли. – Марина принялась стучать в кованую железную калитку, сперва кулаком, затянутым в перчатку, потом ногой. – Погоди, сейчас нас впустят.

– А если никого нет дома?

– Да он всегда дома, всегда! – с внезапным раздражением ответила Марина. – Он еле передвигается, особенно в сырые и холодные месяцы. Разве что летом выползает в сад. Ноги больные, да и спина… Я не знаю, что у Птенцова здорового осталось.

– Постой! – изумленная, воскликнула Александра. – Но ведь это не… не тот самый Птенцов?!

– Вы разве знакомы? – Марина прекратила стучать и обернулась. В сумраке трудно было рассмотреть ее лицо. – Я никогда от него твоего имени не слышала. Да и ты о Птенцове не упоминала.

– Я думала, он давно умер… – вырвалось у художницы.

Марина рассмеялась:

– Так думают очень многие! Кстати, если ты ему скажешь, что считала его покойником, Птенцова это очень развеселит. Он человек с юмором.

– Но зачем ты стучишь, если он не может открыть?

– Тут есть кому открыть… – Женщина перегнулась через калитку, пристально разглядывая слабо светившиеся по фасаду одноэтажного бревенчатого домика окна. – Не думаешь ведь ты, что он в таком состоянии может жить один! Вот, услышала… Идет!

И в самом деле застекленное крыльцо, до этого темное, вдруг осветилось изнутри. Сквозь одинарные, покрытые плотной изморозью стекла показались смутные очертания движущейся фигуры. Спустя секунду наружная дверь распахнулась и на пороге остановилась женщина в наброшенной на плечи длинной шубе. Задержавшись на верхней ступеньке, она вглядывалась в темноту. Марина окликнула ее:

– Это я, Лена, открой!

– Ах, вот кто это! – густым грудным голосом ответила женщина и торопливо направилась к калитке. – А мы уже чаю попили и спать хотели ложиться… Старику сегодня нездоровится. Ты не одна?

– Это моя подруга, Саша, – представила ей спутницу Марина.

Женщина приветливо кивнула:

– Рады гостям, заходите. Сейчас валенки дам, в доме сыро… Печь еще не протопилась.

В сенях Александре выдали огромные валенки – с низко обрезанными голенищами, подшитые. Сняв сапоги и сунув ноги в выстывшую валеную обувь, она сразу несколько раз подряд чихнула. А ее уже вели в кухню, куда, по деревенскому обычаю, выходили сени.

Здесь было почти темно. Настольная жестяная лампа, горевшая на тумбочке в углу, почти не освещала большого помещения. Облицованная кафелем высокая печь вовсю топилась, в приоткрытом поддувале метались красные блики пляшущего в топке огня. Легонько постреливали отсыревшие дрова, на чугунной плите шипели капли воды, сочащиеся по бокам огромной кастрюли. Хозяйка, подойдя к печи, сдвинула кастрюлю в сторону. На миг из открытой конфорки вырвался язык оранжевого пламени и тут же с треском исчез, придавленный широким закопченным днищем поставленного сверху чайника.

– Баллон не привезли, вот, пока все на печи грею, – объяснила она, с приветливой улыбкой оборачиваясь к гостям. – Сейчас Павла разбужу. Он лекарство принял…

– Если он спит, не надо… – Марина явно почувствовала себя неловко, хотя и пыталась держаться уверенно. – Мы приедем в другой раз. Я не догадалась позвонить перед выездом, предупредить… Спешила. Уж ты нас прости!

Александра вопросительно взглянула на нее, но приятельница этого как будто не заметила. Впрочем, Марина не выглядела чересчур смущенной и извинялась скорее для проформы. Художница, напротив, не знала, куда девать глаза. Ей все казалось, что они явились некстати. Но внезапно, поймав теплый, приветливый взгляд хозяйки, она осмелела и решилась заговорить:

– Я и не знала, что вы с супругом живете здесь. Трудно было предположить! Я помню, говорили, будто у Птенцова квартира на Ильинке…

– А мы не супруги, – с добродушной улыбкой ответила Елена. – Я его хозяйка, полдома ему сдаю.

– А квартира на Ильинке и в самом деле существует, – вмешалась Марина, стоявшая у печи и гревшая руки, прижав их к кафельным плиткам. – Там история, с квартирой этой. Две комнаты, с его вещами, заперты. В двух других живет его дочь с мужем и детьми. Это у нее уже второй муж. А еще одну комнату ее первый супруг присвоил, умудрился в свое время попасть в договор о приватизации и какие-то права на эти метры имеет… Хотя жить ему там, понятное дело, не удобно…

– Квартира стала коммунальной, – кивнула Елена, и ее полное приятное лицо омрачилось. – Павел уже и расстраиваться устал. С тех пор как его жена умерла, дочь творит что хочет. Он старается не вникать.

– Тем более тут, у тебя, ему куда лучше! – произнесла Марина, водя ладонями по кафельному боку печи. – А как дышится! Как дровишками пахнет!

– Сыроваты дровишки, вот и пахнут, – весело отозвалась Елена и спохватилась: – Что ж мы сумерничаем?

Она подошла к дверному косяку, полускрытому ситцевой красной занавеской, нажала выключатель. Под дощатым потолком разом вспыхнули три абажура, сплетенные из прутьев ивы, висевшие в ряд. Теперь Александра могла как следует рассмотреть и комнату, и хозяйку.

Внешность Елены полностью соответствовала ее голосу. Ей было лет пятьдесят, как определила художница, но на белом сдобном лице нельзя было заметить морщин. Две ямочки на щеках, как две изюминки, придавали улыбке пикантность. В голубых влажных глазах, слегка навыкате, было нечто детское, что чрезвычайно молодило их обладательницу.

«Она очень интересная. – Александра продолжала исподволь разглядывать хозяйку, снявшую с плиты вскипевший чайник и накрывавшую стол к чаю. – Можно сказать, красивая. Сколько же лет должно быть Птенцову? За семьдесят, никак иначе. Но почему о нем давно все говорили как о мертвом? Я и не предполагала, что он просто уехал в глушь…»

– Павел живет здесь десятый год, – словно угадав ее мысли, сказала Елена, ставя на стол проволочную корзиночку с сушками и конфетами. – С тех самых пор, как его супруга скончалась. Здоровье у него слабое. В Москве ему давно пришел бы конец. Он туда и не ездит!

– Да ему туда с его ногами и не добраться. – Не дожидаясь приглашения, Марина присела к столу и, развернув леденец, сунула его за щеку. Она держалась непринужденно, как свой человек.

– Верно, ни за что не доедет, – кивнула хозяйка, вынимая из буфета «гостевые» чашки – большие, расписные, синие с золотыми цветами. – А доедет, так не вернется. Он же едва по двору таскается, куда ему путешествовать. А вы знакомы с Павлом?

Последний вопрос адресовался Александре. Художница качнула головой:

– Нет, но давно хотела познакомиться.

– Она думала, что он давно умер! – весело заметила Марина.

– Кто умер? Не я, надеюсь?

Мужской голос, раздавшийся внезапно у Александры за спиной, прозвучал негромко, но заставил художницу вздрогнуть. Обернувшись, она увидела одного из самых чудаковатых и загадочных коллекционеров столицы, которого знала только понаслышке.