Капкан супружеской свободы - Олег Рой

— Да ладно вам, ребята. И Италию посмотрим, и призы сорвем, и насчет аморе не подкачаем. Или мы не молодцы, или мы не русские комедианты?… Что скажешь, режиссер?

Она подмигнула Алексею, и тот, залюбовавшись поначалу ее стремительной фигуркой и изящной небрежностью движений, тут же невольно рассердился на Лиду за фамильярность. Она никогда прежде столь открыто не афишировала сложившихся между ними неформальных взаимоотношений, и вот пожалуйте: Ларина скривилась в понимающей ухмылке и бросила мужу нарочито многозначительный взгляд. Что же это такое с девицей случилось, в самом-то деле? Однако актриса явно втягивала его в общий разговор, и на ее вопрос надо было как-то отвечать.

— Скажу, что насчет призов вы, скорее всего, погорячились, Лидия Сергеевна. Желающих, знаете ли, и кроме нас достаточно. А насчет любви… — Алексей намеренно не стал употреблять удалого итальянского термина, который с таким удовольствием произносили его коллеги. — Насчет любви пусть каждый решает для себя сам. О деле надо думать, господа актеры! А то болтать-то о победах вы все горазды, а как до работы дойдет… — И он намеренно немного повысил голос, приняв на себя маску отягощенного заботами руководителя и сделав вид, что ему сейчас не до праздного суесловия.

— Получили? — Лида, нимало не смутившись, будто отповедь режиссера не имела к ней лично никакого отношения, прищурила яркие синие глаза. — Работать, работать, господа актеры! — И она так удачно передразнила Соколовского, что маленькая группка дружно расхохоталась, и непринужденные, порхающие реплики вновь понеслись наперерез друг другу в тесном кружке.

А Лида меж тем незаметно отделилась от друзей и присела рядом с Алексеем, глотнув наконец давно уже принесенный им кофе.

— У, какая гадость… — разочарованно протянула она, отставляя в сторону остывшую чашку. — Мало того что отрава, да к тому же еще и холодная…

Алексей молчал, выжидая. Лида подавала ему реплику, как партнеру на сцене, но он не хотел подыгрывать ей в неизвестной ему пьесе. В воздухе носилась гроза, что-то непонятное было и в настроении молодой актрисы, и в ее непривычной игривости, и в повышенной нервозности ее поведения, и он чувствовал, что наступает какая-то решительная минута, сложный и, может быть, ненужный ему разговор, от которого, однако, нельзя уклоняться. Он давно допил свое пиво; теперь ему нечем было занять руки, и он подумал с тоской человека, не привыкшего к сценам: «Какая скука!» — и приготовился к худшему. Сейчас он смотрел на любовницу холодно — того требовало его чувство самозащиты, — и холодность эта была вполне непритворной.

Лида тоже помолчала немного, сообразив, что он не станет послушно подавать ей мячи в той игре, которую она затеяла, и наконец — как прыжок в воду — решилась пойти напролом:

— Я хотела с тобой посоветоваться. Дело, видишь ли, не терпит отлагательств…

Подняв бесшабашный взгляд, она уперлась глазами в иронично-отстраненное выражение его лица и словно споткнулась, как о наглухо запертую дверь. Решимость ее мгновенно улетучилась, и Лида, которую можно было назвать как угодно, но только не глупой, сама уже недоумевала, зачем завела этот разговор перед самой Италией. Получалось, что она опережала события, новая ситуация в ее жизни только начинала развиваться, и благоразумней было бы пока помолчать, предоставив делу идти своим чередом. Но жадное женское любопытство, стремление поскорее выяснить реакцию Алексея на ее новость, заставило ее поторопиться.

Соколовский тоже почувствовал необходимость разорвать неприятную паузу. Чуть поморщившись, он бросил снисходительный вопрос, как подачку назойливому попрошайке:

— Посоветоваться — о чем? Я слушаю, слушаю тебя. Не тушуйся, говори, пожалуйста.

Мгновенный прилив злости помог ей выстроить следующую фразу так, как это было бы больше всего неприятно режиссеру.

— Меня зовет к себе в труппу… сам Смолин… Разумеется, речь не идет сразу о ведущих ролях, но то, что он предлагает, несоизмеримо с тем, что я имею у тебя.

У Алексея перехватило дыхание. Потерять Лиду сейчас — прежде всего как актрису, хотя и как любовницу тоже, — вдруг показалось ему просто немыслимым. Но и молчать в этот раз было нельзя, и он медленно проговорил:

— Я хорошо вижу, что ты теряешь при таком раскладе. Но, извини, совсем не вижу твоего выигрыша.

— Надеюсь, ты не станешь спорить, что статусы твоего и его театра несопоставимы, — медовым голосом произнесла актриса.

— Но у меня ты играешь главные роли. О тебе говорят в Москве, твоих автографов добиваются поклонники, ты самая модная актриса молодежной театральной тусовки… И эту известность ты получила благодаря моим спектаклям, не так ли?

Лида усмехнулась. Алексей и сам понимал, как смешно напоминать женщине о своих благодеяниях, тем более что стремительным ростом популярности она все-таки была больше всего обязана собственному таланту. Но такая новость теперь… когда он сделал на нее ставку, когда уже ищет спонсоров для новой постановки, рассчитанной прежде всего на нее… когда уже составлен репертуар следующего года, который без Лиды рассыплется, словно труха! Черт бы побрал всех этих баб!

— Ты не можешь так поступить со мной, — сказал он нарочито спокойно, но закипая в душе и готовясь дать волю своей ярости, если только она посмеет с ним спорить дальше. Однако Лида спорить не стала, а только вздохнула и, поморщившись, сделала еще один глоток из кофейной чашки.

— Самая модная актриса молодежной тусовки?… Тут ты прав, Соколовский. — Ее голос прозвучал неожиданно тускло, без выражения, и Алексей почти обрадовался этой нежданной апатии, которая показалась ему признаком того, что Лида готова согласиться с его доводами. — Конечно, прав. Но мне уже… ты помнишь, сколько мне лет, Алеша? О, немного: только двадцать шесть. Но для той молодежной тусовки, о которой ты заметил, я через пару лет окажусь старовата. И для того чтобы продолжать звездный марш в экспериментальном молодежном театре, возможно, тоже.

— Ну, только не говори мне, что у Смолина ты собираешься играть старух и вообще мечтаешь остепениться, — ядовито проговорил Соколовский. — И вряд ли там тебе дадут больше, чем я…

— Юра Смолин холост, — мягко напомнила Лида. — Я смогу открыто появляться с ним на людях. А он сможет открыто восхищаться мной не только как актрисой, но и как женщиной. Возможно, ты ничего не слышал об этом, но он вообще всегда поступает именно так. Вот что он даст мне, Соколовский…

Все, приехали. Этого однажды следовало ожидать… Больше всего на свете Алексею хотелось бы сейчас сказать ей что-нибудь такое, что сразу поставило бы все на свои места и напомнило его любовнице об их негласном уговоре никогда не затрагивать этой темы. С любой другой женщиной он только так и поступил бы. Но почему-то сейчас он был оглушен и растерян, не мог найти нужных слов и почти готов был оправдываться. Лида слишком сильно переплелась в его сознании с его театром; ее успех означал для него успех труппы, ее популярность — известность спектаклей, в которых она участвовала, ее присутствие стало для него символом удачи и радости… И потому он не удивился, когда внезапно услышал свой собственный голос, зовущий к перемирию: