Капкан супружеской свободы - Олег Рой

Быть может, он ждал, что девушка сама придет к нему ночью? Нет, этого не случилось, и, говоря откровенно, Соколовский не слишком-то пожалел об ее отсутствии. Ему нужны были несколько спокойных, ничем не замутненных часов наедине с самим собой; он хотел отдохнуть перед работой на фестивале и спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Алексей хорошо знал, что город-праздник, город-фейерверк, каким справедливо считается Венеция, на самом деле требует от тех, кто рассчитывает на его признание, фанатичной преданности своему делу, работы до самозабвения и служения всерьез. Лишь непосвященным этот город может показаться легкомысленным и романтично-ленивым. На самом же деле за парадными фасадами знаменитейшего карнавала, международных кинофестивалей и бесконечных круглогодичных праздников, среди которых оказался и этот фестиваль экспериментальных театров, скрывается жесткая конкуренция, расчетливая практичность и совершенно несентиментальное отношение к миру. Будь венецианцы иными, они просто физически не смогли бы выжить на протяжении многих веков в этом городе на воде, городе-призраке, где борьба за существование всегда была более жестокой, нежели в иных, более устроенных местах. И вот такую-то публику, не говоря уже о строгом международном жюри, должен был покорить Соколовский своим «Зонтиком».

Проведя полночи в размышлениях о спектакле, он поднялся на другое утро пусть и не отдохнувшим полностью, но зато приведшим мысли в порядок, снова крепко стоящим на ногах и готовым, как он думал, к любому повороту событий. Он снова стал самим собой, ставящим искусство превыше всего и независимым от каприза женщины.

Спускаясь в ресторан к завтраку, он издали услышал разочарованный басок Вани Зотова, который меньше других успел попутешествовать по заграницам и совершенно не готов был к той грустной реальности, которая носит в европейских странах наименование «континентальный завтрак».

— И это все? — громко и возмущенно вопрошал он. — Вот этот вот сухарь с заплесневелым сыром?!

Соколовский улыбнулся, присаживаясь за большой круглый стол, накрытый белоснежной, крахмально-жесткой скатертью, и успел вставить слово, покуда этого еще не сделала презрительно покривившаяся на Ванину неосведомленность Лена Ларина.

— Сыр, Ванечка, как раз очень приличный, из дорогих сортов, с плесенью; для нашего уровня это достаточно дорогое обслуживание. А сухари, как ты непочтительно выразился, — это тосты, без них не обходится в Италии ни один завтрак.

— Нет, но это и все? — не унимался Иван, кипевший праведным негодованием. — Я вас спрашиваю: это завтрак для мужика?

— Еще есть кофе и соки, — с набитым ртом подал реплику Леонид Ларин. — А вон там, на столе, всякие-разные хлопья. Гадость, конечно, изрядная, но у этих жмотов так принято. Потом смотри: выдали еще по ломтику ветчины…

— И йогурты, — тщательно скрывая улыбку, заботливо добавила Лида. — Если хочешь, я отдам тебе свой.

Елена засмеялась, Володя Демичев, бывший давним и убежденным вегетарианцем, молча пододвинул Ивану свою ветчину, а Соколовский смотрел на своих ребят, и в груди у него было тепло от одного их присутствия, от того, что завтра вечером они будут сражаться вместе, и от того, что ему не страшно было зависеть от них — он доверял им и любил их. Все другие заботы, тревоги минувших дней, воспоминания о семье и о Москве — всё, кроме театра и женщины, сидевшей неподалеку от него, начисто выпало из его головы. Он смотрел на всех, кроме Лиды, словно выдерживая экзамен и проверяя собственную силу воли. И все-таки не выдержал, приник к ней глазами, как усталый путник приникает наконец к обетованной земле. Солнечные зайчики играли в ее волосах, она смотрела в сторону, мимо Соколовского. Лицо ее было свежим, умытым и чистым, словно весеннее солнце, озарявшее уютный зал маленького ресторанчика. И Алексею казалось, что это молчаливое солнце смывает с ее лица и с его души горечь, недоразумения и грехи прошлого, в которых они могли быть повинны друг перед другом, — смывает для того, чтобы они могли открыть новую, чистую страницу и сделать на ней первые записи.

Разговор за столом меж тем давно уже отошел от кулинарных страданий юного Зотова и вертелся теперь вокруг предстоящего испытания.

— Вы уж постарайтесь, ребята, — озабоченно говорил Володя Демичев, торопливо глотая остатки сока. — Речь ведь идет не просто о том, чтобы произвести впечатление на зрителей. Нам нужно идти дальше, ставить новые вещи, а для этого, сами понимаете… В общем, Венеция решит многое. Здесь будут люди, которые способны помочь нам в Москве и хорошо поспособствовать в финансовом отношении. Но они же могут и затормозить нам работу. Так что «Зонтик», можно сказать, — это наше прошение о вспомоществовании…

— Фу, Володя, зачем же так грубо! — кокетливо поморщилась Лена Ларина. — Я как-то не могу представить себе, к примеру, Лидочку с протянутой рукой и в нищенском рубище. Впрочем, может, оно ей даже пойдет больше, чем платье, которое на ней сейчас…

Все невольно усмехнулись. Штатная театральная змея высунула жало и, как обычно, слегка, истинно по-женски куснула соперницу. Лидино платье действительно было очень неброским и скромным в это утро, но, на вкус Алексея, оно сидело на ней просто потрясающе именно благодаря изящной простоте покроя. Ее красота была настолько бесспорной, что могла восприниматься почти как штамп, но Лида умела вдохнуть в свои движения столько неповторимости и только ей присущего шарма, что этот штамп переставал быть таковым и приобретал черты подлинного произведения искусства.

— Я говорю то, что есть, — отрезал Демичев, больше всех прочих, включая и Соколовского, озабоченный в последнее время финансовым положением театра. — Я очень надеюсь на завтрашний вечер. И, конечно, на последующие пробы…

— Ладно, ладно, — чуть фамильярно хлопнул его по спине Леонид Ларин и принялся шумно подниматься из-за стола. — Не боись, Володь, все будет о’кей! Что мы, Ивана с Лидой не знаем?… И мы с Ленкой на подхвате, если что, — надейтесь на нас. Можем прямо сейчас на репетицию…

— Нет, — спокойно откликнулся молчавший пока Алексей. — Зал для репетиций нам предоставили только с трех часов дня. Так что сегодня придется работать за полночь. Играть «Зонтик» будем завтра вечером. Останется время и выспаться, и «прогнать» спектакль еще раз, набело. А пока до трех — гуляй, народ! Любуйтесь Венецией, катайтесь на гондолах, целуйтесь под майским солнцем… И, пожалуйста, приходите на репетицию влюбленные и счастливые, иначе у нас ничего не получится.

— Как прикажете, маэстро, — отрапортовал Иван, тоже поднимаясь и подхватывая под руку улыбающуюся Лиду. — Разрешите идти целоваться?…

Пауза повисла в столбе солнечного света, словно гигантский вопросительный знак. Но Лида свободно и просто перечеркнула ее, легко высвобождаясь из-под Ваниной руки.

— С тобой целоваться мы будем на сцене, Ванечка. — Она взглянула в его озорные глаза. — А сейчас… если ты не возражаешь, конечно… у меня несколько другие планы. Я могу рассчитывать на вашу индивидуальную консультацию, Алексей Михайлович?

И Соколовский вздохнул с облегчением, совсем забыв, что только вчера он изволил сильно сердиться на актрису Плетневу за ее излишне откровенную демонстрацию их отношений…