Коготь и цепь - Анастасия Машевская

Упомянутый Отан – седовласый, но с большими залысинами, смуглый, одних лет с Гобрием – с недоверием посмотрел на таншу от природы круглыми глазами лазурного оттенка.

– Я прошу прощения, госпожа. Я-то вам родня сторонняя, а каким образом среди родичей тана Сабира, сопровождающих вас, оказался Гистасп? – недобро глянул Отан на командира второго подразделения, если Гистасп еще мог так называться.

– Гистасп оказался в числе сопровождающих меня и отца командиров по той же причине, что и ты, – надменно отозвалась тану. – Он мой генерал, только, в отличие от тебя, в нем я уверена больше. Вот почему с Гобрием за отход отвечаешь не ты, а менее опытный Махран.

Что она делает, ужаснулись Гистасп, Гобрий, Видарна.

– Ты приходишься дядей моему брату, и тебя не было в моей армии в военное время, чтобы мои права на танское кресло были для тебя неоспоримы. По дороге домой хорошенько обдумай, на чьей ты стороне, Отан. Нож промеж лопаток, когда Адар достигнет юности, мне даром не нужен. Малейший намек на мятеж или заговор… – Бану отвела глаза, не став продолжать мысль.

С улицы донесся извиняющийся голос Дана Смелого. Получив разрешение войти, он сообщил, что часть армии, которой приказано сопровождать таншу до чертога, полностью выстроена в боевые порядки. Прочие сотники и полководцы безразмерного воинства заканчивают построение. Пленники также готовы к транспортировке в дом тану Яввуз.

– Хорошо, – бесстрастно кивнула Бану, теряя к докладу замкомандира всякий интерес. Дан уходить не торопился.

– Когда прикажете сняться с места? – спросил с готовностью. Бансабира метнула обязывающий взгляд:

– Боишься, что не услышишь сигнала?

Дан сконфуженно замялся, танша сделала движение головой, веля выйти.

– Ул, определи к нам пару хороших каптенармусов в дорогу. И иди, лично проверь вооружение сотни Серта. Они должны быть готовы к схватке в лучшем виде.

Ул без лишних слов встал, поклонился, вышел.

– Видарна, напиши приглашения танам Каамал и Маатхас на сорокоднев по отцу. И напиши сообщение Идену Ниитасу. Никаких причитаний по поводу Сабира Свирепого, только то, что главой Пурпурного дома отныне являюсь я. Этого достаточно. Отошли гонцов предельно быстро. В отходе не задерживаться и не спорить ни по каким вопросам с временным командованием.

– Мм, – опешил Видарна. Он бросил короткий взгляд на Отана и нашел в нем поддержку. – Я прошу прощения, но не кажется ли вам, что разумнее…

Видарна замолчал: Бансабира, чуть подняв брови, перевела на него взгляд, имея до того недоуменное лицо, будто вообще только сейчас обнаружила среди собравшихся этого Видарну и теперь отчаянно интересовалась, кто его сюда позвал. Тот, впрочем, окончательно растерялся и тоже, кажется, забыл, зачем явился в шатер.

Проследив этот взгляд, Гистасп отвел глаза: не хихикнуть бы прилюдно.

– Мы имеем в виду, – подключился Отан, видя, что Видарна почему-то прижух, – что все-таки стоит написать тану Ниитасу о кончине тана Сабира. Это будет намного правильнее и к тому же благодарней по отношению к вашему отцу.

Лицо Бансабиры вытянулось настолько, насколько она вообще могла позволить себе проявлять изумление. Похоже, пререкания с командующими в ее собственном лагере завершились слишком давно, чтобы сейчас ей оставаться бесстрастной. Командиры второго и третьего подразделений тоже с пониманием переглянулись. Гобрий принял чрезвычайно самодовольный горделивый вид, а из его единственного глаза светилось непомерное чувство собственного превосходства. Гистасп и вовсе в открытую откинулся на спинку походного стула и ехидно оскалился. Даже самым невнимательным становилась очевидна солидарность этих двух: уж кто в свое потратил кучу времени и сил, пытаясь переспорить Маленькую таншу! Да только она все равно все делала по-своему, прослыв Матерью лагерей.

Танша между тем повела головой, будто привыкая к мысли, что это опять будет доставлять неудобства некоторое время, и сказала:

– Видарна, сделай как велено.

– Госпожа, я…

Бану коротко глянула, и тот подавился словом, которого не успел произнести.

– Тану! – вновь раздался из-за полога голос Дана. Тон существенно отличался от прежнего. – У нас гость.

Бансабира тихонько скрипнула зубами. Что еще?

– Гистасп, подмени меня.

Тот кивнул, Бану вышла из шатра. Неподалеку замерло с десяток всадников. У одного в руках был штандарт с черным знаменем, у другого – белый флаг. Впереди всех сидел молодой широколобый брюнет в черной кожаной куртке. Небольшие карие глаза заинтересованно смотрели на Бансабиру с остроскулого гладковыбритого лица, сужающегося к подбородку, как наконечник копья. Мужчина, кивнув какой-то собственной мысли, остановил лошадь и спешился.

– Тан Дайхатт, – не то предположила, не то определила Бансабира.

– Тану Яввуз… – Дайхатт вновь кивнул, четким движением стянул длинные перчатки и протянул женщине руку. Бану вложила ладонь для рукопожатия, но моложавый тан проявил галантность, мимолетно прислонив оголенные пальцы к губам. Отстранился и оглядел Бану с головы до ног. – Вы не совсем такая, какой я вас представлял.

Словно по команде спешились сопровождающие тана и поклонились.

– О, у вас был для этого повод? – осведомилась танша, отнимая руку.

– Он был и есть у всей страны с некоторых пор. Не хочу задеть ваших чувств, но до меня дошли слухи о тане Сабире. Это правда?

Плохие вести расходятся не просто быстро – они разлетаются со скоростью молнии, настигающей воина в доспехах на вершине горы. Бансабира, едва не скрипнув зубами, кивнула – да, Сабир Свирепый, объявив о выходе из войны, не протянул и месяца, пал нелепой смертью на охоте. Предначертание, не иначе.

– Примите мои соболезнования, – не особо убедительно произнес тан, мгновенно меняясь в лице. Бансабира отчетливо уловила деловитость, какой могли похвастаться лучшие купцы в торговом квартале Храма Даг. – Раз уж теперь вы возглавляете дом Яввуз, не уделите пару минут?

– Только пару. Мы уже выдвигаемся. Но если сдадите оружие Дану, я пройдусь с вами, – решила тану. Дайхатт подчинился без колебаний.

Несмотря на то что лицо тана – открытое, выточенное – имело несколько сосредоточенное выражение, Бансабира мгновенно отнесла его к улыбчивым людям. Однако ничего общего с неугасимой радостью, граничащей с глупостью, в Дайхатте не было. Такие обычно хорошо знают, что им нужно.

Под недовольными взглядами сторонников, которые еще совсем недавно сходились в открытых боях, Бану и Дайхатт, беседуя, прошлись вокруг шатров. Сопроводители Дайхатта, застывшие, где стояли, молча держали под уздцы коней; солдаты Бану стерегли парламентеров.

– Вам, полагаю, теперь не до собрания в Гавани Теней?

– Очевидно так.

Дайхатт покосился на собеседницу: суженные зеленые глаза, напряженные надбровные дуги, узкая полоска сжатых бесцветных губ, но – никакого интереса к происходящему. Не потому что Мать лагерей имеет убитый горем вид, скорее наоборот: озадаченный, обремененный неисчислимым количеством дел. Мужчине даже понравилось – пожалуй, есть шанс найти общий язык и договориться, несмотря на их трудное «общее прошлое».