Обожжённая душа - Властелина Богатова

— После постоялого двора боязно притрагиваться к пище.

Пребран хмыкнул, потянулся к крынке с квасом, налил себе, отсёк тесаком остывшего мяса. Положив кусок в рот, пережевал тщательно, запив кисловато-солёным квасом. Вяшеслав, что до этого сидел хмурый, вовсе помрачнел, и о чём думал воевода, только знал он, но верно беспечное отношения княжича не пришлось ему по душе.

— Отчаянный ты. Вот смотрю на тебя и не понимаю…

— А ты и не пытайся, — сказал княжич, впиваясь зубами в белую мякоть.

Вяшеслав, поиграв желваками, мотнул головой и потянулся к скудели.

Ели молча, каждый думая о своём. Вяшеслав больше не разговаривал, да и не о чем было. После гостей развели по клетушкам. Пребрана вместе с Вяшеславом и Жданом разместили на нижнем ярусе, где топилось и днём, и ночью, остальных отвели в другую половину — в одном куте места всем не хватит. Хоть воеводе не шибко понравилось, что их разделили, но коли до сих пор живы, значит, подвоха ждать и не стоит. Вскоре, пока мужчины сбрасывали многослойные одежды, заглянул мальчонка, бледный, с жуковыми волосами, упредил, что баню натопили.

Вяшеслав, потоптавшись на месте, пошёл первым к двери. Как ни осторожничай, а тело просит своё, отказываться от целительного жара да после мороза — глупость, кто знает, как скоро они доберутся до Оруши. Ждан поплёлся следом. Пребран, бросив налатник на ларь, не спешил в истопку. О теле легко позаботиться, куда сложнее оживить душу, разжечь сердце, которое уже давно погребено под слоем пепла, сердце, что кануло в холодное забвение, не оживить по одному лишь велению. Исподняя рубаха, к удивлению княжича, была пропитана кровью и разодрана. Когда Пребран стянул её, его глазам открылся раненный бок. Кожа была багрово-синей, кровоподтёк расползся по рёбрам к груди, и всё же была колотая рана, успевшая подсохнуть, но края ещё были разодраны, не успели поджить, видно каким-то осколком тать всё же пырнул его. Пребран облегчённо выдохнул — рёбра целы, и то ладно. Дотронувшись пальцами до места ушиба, скривился от прострелившей боли, от которой даже зубы свело. Шум за дверью вынудил его выпрямиться. Створка чуть приоткрылась, и по ту сторону послышался женский голос.

— Можно?

Пребран потянулся к рубахе, ей теперь только полы вытирать. Скомкал, выкрикнув:

— Входи!

В дверь с низкой притолокой вошла девица с плетёнкой в руках. Увидев полуголого мужчину, она было поспешила отвернуться, но рана приковала взгляд.

— Меня Гаяна прислала, — выдавила из себя. — Помочь пришла.

Пребран швырнул рубаху на пол и прошёл к лавке, расправил узлы походного мешка, выудил чистое исподнее, повернулся. Рассматривая подосланную Гаяной девку: низкая, тёмно-русые волосы до бедра сплетены в косу, змеятся по вискам выбившиеся пряди, выгоревшие на солнце. Под просторным домотканым платьем зелёного, как речной рогоз, цвета, всё же проступали очертания грудей. Перестиранное и поношенное платье подвязано суконной верёвкой, выделяло и талию, но с виду девица казалась изнурённой. Не кормят, что ли? Притягивали взгляд только глаза, что яркие льдинки, синие, похожие на позднее осеннее небо в ясный день. Когда деревья голые и земля серая, небо всегда кажется невыносимо ярким. Но излишняя голубизна их была от того, что слёзы на них наворачивались. Помимо припухших век, выдавал и покрасневший нос — знать недавно плакала. Видно беда и её семьи коснулась, отняв кого из родичей, а может, и мужа… По виду так созрела уж давно, но коса одна, не две, как носят замужние.

— Не нужно утруждаться, но от меня поблагодари хозяйку, — Пребран расправил рубаху, просовывая голову в ворот. — Я думал, для такого дела придёт помощник поопытней, и уж точно не девка.

Когда повернулся, одёргивая подол, гостья всё так же стояла на пороге столбом и уходить, похоже, не собиралась.

— Ну, чего застыла, глухая, что ли? Сказал же, что помощь мне не нужна, иди.

Лицо девки от резкого тона заострилось, в глазах вспыхнул огонь, верно достал до живого, что забыла она о своём горе, уронив взгляд, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, она шагнула в сторону, подобрав порченую одёжу.

— Что ж, хоть для этого сгожусь, — бросила она в корзину рубаху.

Не дождавшись никакого ответа, отступила к двери.

Княжича запоздало ударило чувство вины. Просто гад, у людей же горе.

— Постой, — остановил он девку.

Та замерла, положив уже ладонь на створку.

— Как тебя зовут?

Подняв подбородок, она повернула голову и посмотрела так, что Пребран и пожалел, что окликнул её, плескалось в её глазах какая-то чуждость. Не смотрит, а режет заживо.

— Ладимирой звать, — выдавила она из себя через силу.

Княжич хмыкнул, оторвавшись от её взора, подобрал пояс, хоть подпоясываться с таким увечьем не следовало.

— Спасибо, Лади… — он накинул на пояс кожаную тесьму.

Девушка побелев, толкнула створку, выскользнула наружу.

Завязав не тугой узел, Пребран прошёл к вещам, скинув всё с лежанки на сундук, лёг, закинул одну руку под затылок, другую положил на грудь, уставился в низкий балочный потолок. В истопку идти перехотелось совсем.

Тишина окутала, что даже из единственного окошка, затянутого пузырём не слышны были уличные звуки, время будто остановилось, и стало как в глухой запруде, воздух повис душным слоем, давил. Пребран всё думал о том, что же было в послании отца к князю Ярополку. По разговорам и размышлениям Вячеслава княжич понял, что тот желал договориться о союзе с соседними княжествами, хотя в последнее время отец стал отягощаться своим городищем всё больше, поговаривая, что неплохо бы взять под крыло несколько небольших острогов. Конечно, среди старейшин многие не разделяли его взглядов, с неодобрением относились к его затее. Доходили слухи и о том, что окрест возникали споры, многим мелким князьям не по нраву пришлись такие замыслы Вячеслава. Конечно, восстать никто не мог, слишком мало сил и людей у них было, а Доловск только разрастался, и с каждым годом народу прибывало много. Пребран всё пытался выяснить замыслы отца, и уж всю голову поломал, но так ни к чему и не пришёл. Тишина, наконец, укачала его любящей заботливой матерью, и он задремал.

Разбудил его грохот шагов — пришли Вяшеслав и Ждан, раскрасневшиеся и разомлевшие от пара. Никто из них не стал спрашивать, почему он не пошёл со всеми. На улице смерклось. Чернявый отрок принёс гостям огня в клеть, от него и узнали, что все селяне отправились на курган, собрались справить тризну. Отсиживаться в тыне мужчины не стали, накинув кожухи и шапки, вышли из терема. Морозная ночь окутывала родовое гнездо, в котором остались верно только старики и пара рослых юношей — сторожить ворота. Массивными пластами наледь сходила с холмов, врезалась в заметённую снегом неширокую речку, стелился над ней заснеженный лес, разбивая своим холодным сиянием тьму. Зима перестанет буйствовать только после солнцеворота, пойдёт на убыль, а сейчас лютует, не щадя ни птиц, ни заблудшего в лесу человека.