Песчаный колокол - Александр Райн

– Что, из всех живых существ на планете умер один только этот пёс?

– Да. Только он. Такое бывает. В мире ничто не идеально, даже сам замысел жизни порой попадает под сомнения. Но мы с Вами всё исправили, вернули псу его законное время, что жизнь отвела ему, верно? Думаю, что он это заслужил.

– Да… – Герман немного успокоился, но всё ещё чувствовал саднящую боль за грудиной.

– Вы сделали хорошее дело и должны гордиться собой.

Герман коротко кивнул.

«Подумать только, каких-то жалких пятнадцать дней…»

***

Утром Герман не стал заходить с главного входа, а сразу направился к чёрному, даже несмотря на то, что прибыл на работу за десять минут до открытия.

Сегодня первым делом он соберёт сырьё для собственного тела, а уж после этого займётся всем остальным. Все мысли мастера были заняты лишь одним вопросом: как быстрей собрать ту глину, что оживляет мёртвых, но когда он оказался в мастерской и взглянул на электросчётчик, то вдруг понял, что совсем забыл про ту глину, что поставил вчера на обжиг.

Ватные ноги было понесли его бегом к печи, но он остановился и выдохнул. Смысла в суете не было. С момента загрузки изделий прошло слишком много времени, и он прекрасно знал, что его ожидает на выходе. Герман спокойно подошёл к своему старенькому агрегату, который не имел функции таймера, и вытащил на свободу то, что гарантировало ему небольшой кредитный заём.

«Есть и пить из этого уродства всё равно было нельзя», – оправдывал он собственный промах, глядя на испорченные кружки и тарелки, но его высокомерие не стоило и гроша, а значит, придётся платить деньгами.

Герман искоса глянул на полупустые полки магазина, затем перевёл взгляд на вторую партию изделий, требующую обжига, и понял, что ближайшую неделю придётся поработать в минус. Хорошо, что он всё предусмотрел и нет нужды покупать материал или оборудование, а аренда и вовсе проплачена наперёд – это придало ему немного уверенности.

– Осирис, Осирис, Осирис, – даже находясь в полном одиночестве, Герман чувствовал себя полным идиотом, произнося подобное вслух.

Как ни странно, не прошло и секунды, а мрачный и тяжёлый на вид, словно гроб, Осирис уже стоял перед ним.

– Это имя вам понравилось, – он сказал это с такой интонацией, что было неясно: вопрос это или утверждение.

– Больше всего подходит по смыслу.

– Не буду спорить, Вы готовы?

– Да, готов.

Герман стоял, облачённый в ту же куртку со множеством расстёгнутых карманов, в высоких рыбацких сапогах, которые нашёл в кладовке, и старых спортивных штанах, что не надевал со студенчества.

– Вижу, что Вы подготовились.

– Угу, – скульптор кивнул и не подал виду, что подготовился чуть основательней, чем выглядело на первый взгляд.

Мастерская, улица, да и весь город растаяли как бывший брак Германа, – в одну секунду, – когда жена прислала СМС: «я беременна».

Это было прощальное письмо. Ведь после последней ссоры Герман не прикасался к ней уже два месяца.

С тех пор прошло четыре года, но Герман по-прежнему не мог смириться с жестокостью жены и сторонился женщин в целом. Он погрузился в работу с головой и добился высоких результатов. Но создавая прекрасные, утончённые предметы искусства, Герман полностью разрушал себя как человека. Вместе с мастерством росло его эго, и меньше всего на свете Герман хотел ползать на коленях перед кем-то, пусть даже этот кто-то – сама Смерть.

Перед выходом на сбор глины скульптор потратил некоторое время на модификацию обуви. Внутрь сапога, под стельку, он вложил металлическую пластину с шипами, которые вошли в заранее просверленную подошву так, что выпирали снаружи. К ним он приварил другую пластину с точно такими же отверстиями, чтобы было плотное прилегание к подошве сапога. Получилось что-то вроде сэндвича – с железным хлебом и резиновой начинкой. Нижняя пластина немного выпирала за пятку, словно ковбойская шпора, и была заточена. Такое нехитрое приспособление должно было помочь Герману быстро ковырять сухой пласт и свести к минимуму соприкосновения его колен с землёй.

Хмурое небо без конца поливало безжизненные поля, словно надеясь вырастить здесь новый Эдем. Но за тысячи лет здесь не выросло даже травинки. Это место угнетало скульптора, и, несмотря на то что он понял, как всё устроено, ему не хотелось участвовать в круговороте. Он мечтал лишь о том, чтобы вечно оставаться самим собой. С этими мыслями скульптор сделал первый замах, и пластина врезалась в сухую сморщенную кожу, которая пока была обычной глиной. Кусок земли отлетел от поверхности и дал Герману знак, что всё получилось.

Он неистово рубил землю пяткой, взрыхляя её и отламывая жирные куски. Угрюмый Осирис молча наблюдал за ним, стоя как памятник под большим чёрным зонтом с таким видом, словно это были похороны здравого смысла.

Когда Герман нарыл достаточно, он взглянул на водонепроницаемые часы на руке, что взял с собой, и, поняв, что время на исходе, сел на корточки, чтобы собрать глину. Вцепившись в самый большой кусок и оттопырив карман куртки, он уже хотел положить его внутрь, но ком лопнул на пути, как стеклянный ёлочный шар, что был сжат слишком сильно. Осыпавшись, он моментально растворился в земле, словно никогда и не существовал отдельно. Герман ужаснулся, но сразу же продолжил. Он схватил следующий ком, но ситуация повторилась точь-в-точь.

Раздосадованный, он негромко взвыл от отчаянья и, посмотрев на часы, стал собирать обеими руками разрыхлённую почву, но та просачивалась сквозь тончайшие щели между пальцами, словно песок, только что поднятый со дна реки.

Злость и отчаянье захлестнули Германа. Он сыпал проклятьями и бил кулаками безжалостную землю. Напоследок скульптор провёл ногтями обеих рук по разрыхлённой поверхности и сжал в кулаках всё, что смог собрать. Пустыня исчезла.

Герман снова стоял на коленях посреди своей мастерской, так крепко сжимая кулаки, что костяшки пальцев изнывали от боли.

– Почему я не смог собрать глину?! – накинулся он на Осириса, но у мужчины не дёрнулся даже краешек брови.

– Вы прекрасно знаете, что нельзя пользоваться посторонними предметами для сбора сырья.

– Но это не предмет для сбора, это часть одежды! – не унимался Герман, всё ещё не разжимая кулаков, которыми он, кажется, намеривался добиться справедливости. Лицо его пылало жаром, несмотря на стекающие с головы холодные водопады.

– Не нужно юлить, – Осирис сложил зонт и направил его пику в грудь скульптора, – Вы можете собирать глину только при помощи собственных рук. Пытаться обмануть жизнь – то же самое, что пытаться обмануть банк. И там и там Вам выдаётся кредит,