Приют мертвых - Дэвид Ливайн

— Я приду, — пообещал Бэр и продолжил свое кружение по улицам, пока мостовая в сгущающихся сумерках не заблестела от отсветов фонарей.

Примерно около восьми он позвонил своей приятельнице Джин Гэннон из следственного комитета прокуратуры.

— Джин? Это Фрэнк Бэр.

— Час от часу не легче, — выдохнула она.

— Послушай…

— Ну что тебе еще надо? Навязался на мою голову.

— Сантос, Аурелио, бразилец, под сорок. Огнестрельное ранение в…

— То, что раньше было лицом, — перебила его Джин. — Слышала, но не видела.

— Черт! Ну тогда, может, хоть я брошу на беднягу взгляд?

На другом конце провода слышалось только дыхание.

— Помоги, и я стану твоим самым верным другом.

— Эта вакансия уже закрыта.

— Подарю тебе годовую подписку на «Кэт фэнси».[4]

— Пошел бы ты подальше, Бэр. Я разведена, но не лесбиянка.

— А в чем, собственно, разница?

— Можешь не сомневаться, объясню тебе, когда ею стану. — Последовала короткая пауза. — Приходи около девяти, ночная смена пойдет на ужин.

— Принесу все как обычно, — начал Бэр, но Джин уже повесила трубку.

Терри Шлегель разогревался на скамье со штангой весом 185 фунтов, а из глубины дома доносились аккорды группы «Ти рэкс». Время от времени из мастерской шиномонтажа и кузовного цеха слышалось, как звякал гаечный ключ о цементный пол. Сделав десяток жимов, Терри опустил штангу на подставку и, выпив глоток воды, бросил в рот креатиновую таблетку. Мерзость редкостная — напоминала синтетический апельсин, но ничего другого у него не было, ароматизированные порошки кончились. Он годами пил протеиновые коктейли, чтобы держать мускулатуру в рамках полутяжелого веса, но когда ему перевалило за сорок пять, Терри почувствовал, что для поддержания тонуса необходимо принимать что-то еще. Ему не приходило в голову взбадривать себя выпивкой — он не признавал вещей, от которых могла скукожиться его печень или яйца. Нет уж, увольте. Терри сторонился всего, что грозило его мужскому достоинству. Это стало его непререкаемым правилом. Никакой виагры, никакого циалиса или максидерма. Подальше от этого барахла. До сих пор удавалось обходиться без него, и он и дальше планировал продолжать в том же духе. Возможно, он просто был суеверным.

Он добавил на штангу два блина по двадцать пять фунтов и задумался о делах и… крови. Время торопило, дел было много, а скоро их будет еще больше. Голос Марка Волана стал тише и слышался только благодаря тому, что приумолкли гитары: «Порочная и сладостная, одетая в черное, только не оборачивайся и знай, я тебя люблю. Хрупкая и слабая, на тебе отметина гидры, порочная и сладостная — ты моя».

Мысли Терри естественным образом обратились к Викки. Двадцать три года назад, когда начались их отношения, эта песня казалась им великой. Он был на несколько лет старше девятнадцатилетней Викки, но разница представлялась им довольно значительной. В то время она казалась такой хрупкой и миниатюрной. Особенно его умиляли белые следы, оставленные на ее упругой коже бюстгальтером и трусиками. Все это происходило в его машине, припаркованной в одном уютном местечке, которое звалось у них «Парком познаний». Теперь Викки прибавила в весе, но оставалась смазливой и, несмотря на все, через что пришлось им пройти вместе — брак и воспитание троих сыновей, продолжала его волновать. Вот так-то, думал он, никуда от нее не деться…

Покончив со штангой, он стал размышлять, не стоит ли покачаться на тренажере. Закатал треники и осмотрел ногу. Там, где располагалась четырехглавая мышца, нога распухла, покраснела, а местами почернела. Наверное, стоит поберечься несколько дней, решил Терри.

Сыновья. Одной мысли о них было достаточно, чтобы в нем поубавилось спеси. Вырастить троих мужчин — хитрая штука. Викки наполовину, если не на три четверти успела свихнуться, а процесс еще не закончен. «Ты отдаешь все силы, заботишься о них, защищаешь от окружающего, — говорил он ей, — а им необходимо закаляться, чтобы не превратиться в таких же недотеп, каких можно встретить в наши дни и в наш век». Терри опустил штанину и увеличил нагрузку в тренажере.

Кенни — малыш с черными, торчащими во все стороны волосами и хитрожопой улыбкой. Ему еще год учиться в колледже, если он вообще забредает в класс. Парень не спешит получить аттестат, учитывая то, чем он занимается в своем учебном заведении. Оно для него просто сексодром, где он снимает девиц, меняя их каждую неделю. Викки вся извелась, ругая его за то, что он пропускает занятия. Терри в этом не участвует. «Местные разборки в Азии, — всякий раз повторял он ей, когда она пыталась заручиться его помощью. — Эту войну выиграть невозможно, так что и влезать в нее не следует».

Еще есть Дэни, его средний сын. Ему уже двадцать, и он вечно какой-то нестриженый. А вот старший, Чарли, его любимец, самый светловолосый, в свои двадцать два года заводила и в то же время, как мать, спокойный и серьезный. Время летит быстро. Черт возьми, такое впечатление, что у ребят снова зреют планы сорваться куда-то из дома. А зачем? Несколько лет назад, когда Дэни закончил начальную школу, они уже пытались обособиться. Обзавелись какой-то норой с двумя спальнями, обставили ее подержанной мебелыо и начали закатывать там пивные вечеринки, пока им доходчиво не объяснили, что есть такое слово — «квартплата» и никто не собирается ждать, когда у них пройдет похмелье, а требует наличные в установленный срок. Терри пришлось потолковать с хозяином-украинцем, прежде чем тот пригласил приставов, дабы вернуть свое добро по суду, так что эксперимент для ребят получился недолгим.

А что теперь? Полный пансион, дворецкий и служанка, маслице на хлебе? Сыновья вроде бы вполне перебесились — в этом нет никаких сомнений. Хотя по разгулу Дэни этого не скажешь. Сколько раз Терри ему выговаривал: «Ты рехнешься от этих девок». Но разве он прислушивается? Отнюдь — продолжает свое. Чарли, заводила, силен, как грузовик, хотя почти не тренируется, практически все время лежит в своей комнате, говорит по телефону и строит планы Бог знает чего.

Терри не жаловался. На самом деле ему нравилось, когда сыновья под боком, особенно если удавалось ими управлять. Славные вообще-то ребята. Вот почему он столько усилий прилагает к тому, чтобы у них было свое дело. Сыновья ему верны и будут держаться вместе, в каком бы ни оказались дерьме. Все понимали: Шлегели на улице друг за друга горой — зацепишь одного, будешь иметь дело со всеми. Благодаря своим паршивцам Терри сохранил молодость и задор. Держался в форме и шел на шаг впереди них. Теперь это было главное для него.

Он начал толкать вес и почувствовал, как горят трехглавые мышцы. В это время дверь распахнулась, и его обдало жаром, при этом ворвался и звук пневматических отбойных молотков. Терри покосился и увидел в дверном проеме фигуру Кнута.