Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

— Всего? — весело усмехнулась Славка и посмотрела на меня.

— Всего. А ты разбираешься в книгах?

— Нет… — тут она запнулась. — А вон та? Сколько ей лет?

— Вон той? — я указал на огромный иллюстрированный Апокалипсис на верхней полке, в самом углу, у стенки.

— Да нет, вот этой — её тонкий пальчик ткнул в невзрачную обложку соседнего фолианта.

— Этой — около пятисот лет, точнее трудно сказать — может и старше… Она рукописная, без даты.

— Полтысячелетия… — одними губами прошептала Славка. — А можно посмотреть?

— Ещё бы! Сейчас… — я потянул тяжёлый том на себя. Посыпалась пыль.

— Слушай! Всегда хотела узнать, зачем на них на всех застёжки? — Славка нетерпеливо смотрела, как я осторожно стираю с обложки пыль.

— Ну, во-первых — для сохранности. Книги были толстые, тяжёлые, для укрепления переплёта делали застёжки… — я протянул ей протёртый том.

— Правда очень тяжёлая! — Славка покачала книгу на весу. — А во-вторых?

— А во-вторых, — если начиналась война или пожар, или если людям приходилось покидать свой дом, книгу можно было застегнуть и бросить в колодец.

— И что?

— А потом достать и снова читать, как ни в чём не бывало!

Сначала она не поняла, что я имею в виду. Потом поняла, и глаза её округлились.

— Она же намокнет! — не поверила Славка.

— А вот и нет! — я улыбнулся. — Эта книга пролежала в колодце почти сто лет. Намокла?

— Сто лет? Не может быть!

— Да. Потом колодец зарыли, вода ушла… А она так и осталась лежать. Деревня росла, потом на месте деревни стал дачный посёлок. А потом новый хозяин дома — мой отец — решил заново раскопать старый колодец и нашёл её. Вот так!

— Да-а… — Славка, кажется, была потрясена историей книги.

Она бережно раскрыла фолиант и попыталась читать…

— «На»… «Оу»… Ничего не понятно! — нахмурившись, сказала она с обидой в голосе. — Это хоть по-нашему?

— По-нашему. Ей же пять сотен лет.

— А что здесь написано?

— Здесь написано такое, что… В общем, из-за этого её, наверное, и спрятали…

— Это что, колдовская книга? — глаза Славки снова вспыхнули. — Да?

— Точно. Это сборник древних заклятий и заговоров. Записал, должно быть, какой-то ведун, чтобы не позабывать… или наследнику передать. Очень редкая, кстати, вещь — такая книга… У нас на Руси всякие тайные знания из уст в уста передавали, писали очень редко. С грамотностью же беда была. И потом, ведь если с такой уликой поймают — сожгут без разговоров!

Славка, казалось, меня не слушала. Она смотрела в одну точку и немного раскачивалась под тяжестью раскрытой книги, а, может, под тяжестью веков, которые она в эту минуту держит перед собой…

— …А я думала, у нас не сжигали за колдовство! — пришла она в себя, наконец. — Ведь у нас же инквизиции не было?

— Инквизиции-то не было, но за такую вот книжицу вполне могли и поджарить! Чародеям всюду несладко было. Хотя вообще-то в народе всякие заговоры и обереги очень уважали, они считались даже сильнее молитв. Молитву вообще и за серьёзное дело не считали. То ли дело — меловой круг, или, там, бегущее солнце на крыше[4]… А волхвы всякие…

— Знаешь, живи я тогда… Ну, лет пятьсот назад… Я, наверное, была бы ведьмой… Или… В общем, меня бы вполне могли сжечь, — Славка наполовину прикрыла глаза и стало казаться, что в них играет пламя свечи; книгу она прижала к груди. — А ты её прочитал?

— Так… читал… — сказал я, стараясь выглядеть равнодушным.

— Ну, и как? — Славка снова вышла из мечтательного оцепенения и испытующе взглянула на меня.

— Впечатляет. Колдовство на все случаи жизни, от зубной боли до выселения нечисти.

— Здорово. Жалко, что непонятно написано… — грустно сказала она и надула губки. — Кстати, я сегодня на Вернисаж собиралась. Посмотреть и всё такое… Если тебе сегодня нечего делать, может, поедем вместе? Хочешь?

— Здорово, — обрадовался я. — Я ведь тоже собирался…

— Подожди меня, пойду, надену куртку.

Она вышла из комнаты. Я уже собирался было поставить сборник на место, но случайно взглянул на открытую страницу. Сначала я не поверил глазам. Поэтому посмотрел ещё раз. Так и есть: тынъ желѣзный вереи булатны на сто и дванадесять верстъ окомъ не окинуть глазомъ не увидѣть пропущайте огненную рѣку…

* * *

Телефонный звонок оторвал меня от мечтательных размышлений и бесплотных попыток сесть-таки за работу. Это Цейтманберг возжелал поделиться ценной информацией. Рассказать о том, что же такое случилось с Романом на самом деле.

А оказывается дело было в спонтанном смотре, который не так давно нам закатил господин начальник. Владимир Леонидович устроил нам — четырём наиболее перспективным сотрудникам — что-то вроде перекрёстного допроса: основные размеры древнерусских кирпичей, символические значения цветов в иконописи, зависимость положения пилястр по отношению к фасаду от времени постройки зданий дворцового и усадебного типа в XIX веке, и ещё масса вопросов подобного же рода.

В принципе — ничего сложного. Но был один нюанс: времени на обдумывание не полагалось. Ни секунды. Успел сразу — успел. Нет — значит, не ответил.

Разумеется, ничем кроме очередной блажи это не было и быть не могло. Но, тем не менее, господин Морских обещал сделать свои выводы из результатов.

А результаты, естественно, были печальными. На первом месте разместился мой тёзка с Цейтманберг. На втором устроились Света Ларионова и я. Ромка оказался последним. Против блиц-обстрела вопросами не помогли ни мама, ни способность пышно излагать свои мысли.

Так оказывается, показав себя так неудачно, Рома начал чахнуть, вянуть, и вял до тех пор, пока не явился к Владимиру Леонидовичу. Видимо считал, что не оправдал, не выдержал и достойно по жизни не пронёс. Там он устроил страшный и нелицеприятный скандал, при котором, кстати, и присутствовал Цейтманберг. В котором он обвинил гада Морских в сговоре почему-то именно со мной с целью освобождения его от должности. Результатом стало Ромкино увольнение, тут уж не помогла бы ни мама, ни какие еще высшие силы. А оказавшись на свободе от своих не слишком обременительных обязанностей, он и вовсе покатился.

Но если все эти его рыдания и метания вполне можно понять и простить, то его претензии к моей персоне оставались для меня за гранью парадоксального. Дескать, я, грешный, знал все ответы заранее, «гад Морских» на проведение этого турнира надоумил тоже я, причём исключительно из желания получить Ромкину должность, лично для него, надо сказать, и придуманную. До его прихода методист нашей конторе по штату не полагался.