Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

В глазок было видно только площадку и часть лестницы. На душе сразу стало легко: никакой старухи там не было… Впрочем, не было и Яры. Мальчишки хулиганят? Скорее всего. Я постарался вспомнить, как выглядит паренёк с пятого этажа и сам не заметил, как оказался в комнате. Взгляд снова упал на книгу. Что мне вздумалось читать про Григория?

В дверь позвонили. Ну, всё… Буквально через пару секунд я опять был в прихожей. Ещё мгновение, чтобы открыть замок, и…

Но за дверью стояла Ярослава. Короткая кожаная курточка и воздушный разноцветный шарфик.

— Привет, — она неуверенно улыбнулась — Не отвлекаю? Я обещала зайти… — в её последних словах послышалась странная вопросительность.

— Конечно. Мы же договорились… — я посторонился, пропуская её внутрь — Сейчас, я уже готов… Почти…

* * *

— Яра… — я замялся, хоть уже готов был спросить ее о старухе. «Не порть вечер!» — словно прошептал кто-то в моей голове: — Яр, а… ты снимаешь квартиру? — наконец спросил я, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.

— Да. Я вроде говорила тебе, — от Яры, кажется, повеяло холодком.

— Извини, не помню, — я неловко улыбнулся. Решил исправить ситуации и сказал первое что пришло в голову. — Ты потрясающе выглядишь. Я — счастливчик. Пойдем?

Как и всегда перед началом концерта, в зале стояло густое пчелиное гудение. И так небольшой, сегодня вечером Рахманиновский зал казался совсем крошечным. Меня не оставляло ощущение, что концерт проходит не в консерватории, а на чьей-то кухне. Вместо своеобычных густо набелённых музыкальных старух в париках, без строгого присутствия которых не обходится тут ни одно выступление, в проходах сновали бородатые неухоженные люди в рваных свитерах и кожаных куртках. Когда все кресла оказались заняты, они, ничтоже сумняшеся, располагались на подоконниках и даже просто на полу. От этого, а так же от обилия камер и микрофонов, ощущение нелегальности происходящего только усиливалось.

В высокие старинные окна нещадно сквозило. Мокрая и тёмная вязкость растекалась по стёклам. А здесь — сияющая люстра на девственно белом лепном потолке. Камеры, свитера, лепнина и сквозняк… Казалось, будто мы очутились где-то вне времени.

Я посмотрел направо. Ярослава, тонкая и стройная, замерла на соседнем кресле, глядя куда-то чуть выше импровизированной сцены. А на шее Ярославы — цепочка, и хризолитовая капля на её груди казалась совсем зелёной. Стоп! Хризолитовая капелька?

— Этот кулон у тебя давно? — шёпотом спросил я.

— Нет, недавно…

Слева кто-то засопел. Здоровенный парень с волосами, убранными в хвост и в бесповоротно замызганных кроссовках, пристраивал на полу белый пакет с чем-то тяжёлым. Я присмотрелся. Обычный электрический счётчик… Да, интересная тут нынче публика!

* * *

Машину я решил оставить в Кисловском: случайно освободившееся у обочины место — большая редкость в центре. Лобовое стекло сразу же покрылось сверкающими бисеринками капель.

— Вот видишь, совсем не больно — улыбнулся я.

— Всё равно тяжело… — Ярослава вздохнула — Всё время боюсь, что-нибудь случится.

Сегодня она решила пересилить свой страх и впервые за много лет заставила себя сесть в машину.

— Вот так и преодолевают фобии. Это называется — «метод погружения».

Ярослава дышала так, словно только что прокатилась не по обычной улице, а сделала круг на «американских горках». В глазах застыли слезы. Я протянул руку и погладил ее по голове.

— Яр.

— Просто, — ее губы слегка задрожали, — мои родители. Они погибли в аварии. Мать решила навестить в Воронеже сестру. Юбилей был. Мама и папа ехали на машине, а дальнобойщик уснул за рулём… И, — я видел что сейчас она заплачет. И что делать, что говорить? Никогда не знал, как вести себя в таких случаях. Но она просто и непосредственно обняла меня, уткнулась мне в грудь и затихла. Затем подняла на меня уже сухие глаза.

— Я в порядке. Пойдем. Знаешь. Наверное, я не смогла бы поехать… Если бы за рулём был кто-то другой…

* * *

Зонта не было. Но дождь, казавшийся сильным из салона, на деле оказался лёгкой осенней моросью.

Я оглянулся назад. Среди современных импортных авто моя «пятёрка» смотрелась даже как-то экзотично. Извозчичий полок среди «лендроверов» и «тойот».

* * *

Дождь зарядил в полную силу как раз в тот момент, когда мы скользнули под арку. Я был прав: на Никитской — ни местечка. Две тёмных стенки вдоль тротуаров.

— Смотри, — сказал я — И они все — сюда! Если повезёт, сможем удобно расположиться на своих ногах в районе последнего пролёта лестницы.

Ярослава недоверчиво кивнула, а потом засмеялась. Влажная потемневшая прядка перечеркнула её лоб. Конечно, пошутил. Народу в зале оказалось куда больше…

* * *

Если бы один из зрителей расположился на люстре — я бы не удивился. Чего там, просто занял свободное место. Яра нашла мою руку и накрыла её своей. Тёплая, нежная ладошка… Мы сидели почти в самой середине, возле прохода. Третий или четвёртый ряд. Когда мы только вошли, во всём зале пустовали лишь эти два кресла. Словно ждали именно нас.

* * *

Ведущая, вплывшая на уставленную специальными ко́злами сцену, обозревала публику с нескрываемым презрением. С наших мест было хорошо видно выражение её глаз: «Господи, ну почему опять сделали бесплатный вход?!» Видимо, потёртые джинсы не совпадали с её представлениями о таинстве музыки. Шум стих резко, будто выключили звук. Видимо, это кое-как примирило служительницу муз с внешним видом ценителей прекрасного, и она объявила начало. Кэйко Ивахори[11], Япония.

* * *

Ведущая исчезла. На её месте возникла тонкая миниатюрная японка с шапкой густых курчавых волос. Её ног не было видно из-под длинного кимоно, поэтому она не шла, а скользила по сцене. Перед собой она держала длинный деревянный ящик, похожий на половинку бревна, оснащённый огромным количеством струн. Зал взорвался.

Слегка даже пошатнувшись, женщина опустила кото — разумеется, это и был (было?) кото — на ближайшие к краю сцены козлы. Опустилась на колени перед получившимся сооружением и коротко поклонилась залу. Похоже, ей было всё равно, во что одеты её слушатели. Аплодисменты не смолкали. Только после второго поклона хлопки постепенно стихли. Она медленно положила пальцы на струны и застыла причудливой восковой куклой.

Я не уловил мгновения, когда родился первый звук. Странный, нездешний звук. Мне показалось, что женщина не пошевелилась. Звук проплыл над рядами кресел и исчез, растворился где-то на лестнице. Ко второму, более громкому звуку я уже был готов. Теперь я успел разглядеть: правая рука женщины чуть заметно шевельнулась, левая, движущаяся как у гусляра, нажала на струну.