Тиран на замену - Ксюра Невестина

Глазки бегали по поверхности стола, пока взгляд не ухватился за маленькую тоненькую книжонку. Пока Вольсхий стоял ко мне (и к столу соответственно) спиной, разбирая ворох пыльных папок с личными делами, я не смогла отказать себе в любопытстве и схватила книжку.

Она была рукописной. Мелкий круглый почерк с волнообразными строчками мне уже доводилось видеть и не раз — он принадлежал старику-ректору. Это его личный дневник или… Услышав шорох сбоку, мне пришлось быстро вернутьпр взятое на место и заткнуть любопытство за шиворот.

— Можешь взять. Ты ведь интересуешься шагролой.

Шагролой? О чем это он? Аплодировать стоя, как собиралась, не стала, когда он вложил мне в руки рукописную тоненькую книжонку. На первой же странице шла речь о преобразовании энергии смерти в энергию жизни. «Он реально кое-что смыслит в теме!» — про себя воскликнула я и сглотнула. С тупой горой мышц бороться проще, чем с той же горой, но с мозгами. Уж сопоставить одно с другим у него тогда ума хватит.

— Я не возьмусь стать лидером тех, кто все равно будет отчислен, — с меньшей дерзостью, но с прежней уверенностью повторила я. — Не врите. Вы просто вышвырнете нас на улицу.

— Нет. — Вольсхий расслабился и облокотился о спинку ректорского кресла, — без проверки никто не будет отчислен. При несоответствии знаний уровню будет произведено его понижение, а не возврат документов.

Как же хотелось вывести его на чистую воду! Только возможности не было никакой. Тем более сейчас, когда у меня в руках то, что я искала столько лет! Если смогу поднять хоть одного мертвеца, хоть кости оживить, тогда смогу обмануть преподавателей и преследователей! Всем известно, что целители на мертвых воздействовать не могут, а Табол вряд ли наемникам расскажет, что сотворил такую удивительную меня.

Только мне нужно было научиться преобразовывать энергию жизни в энергию смерти, а в книжонке был описан процесс с точностью наоборот. Но я же умница! Разберусь как-нибудь, имея на руках пособие с примерами. Я так обрадовалась находке, что не заметила презрительно-заинтересованного взгляда Вольсхого. Увидев, тут же задумалась: а давно ли Вольсхий преподавал? Если хотя бы несколько лет. то в его глазах я — адепт, мало что из себя представляющий, но выставляющийся на все сто!

Требовалось срочно перевести разговор на менее опасную тему.

— Почему утром сработала пожарная тревога? — я положила ладони на колени, утихомирив нрав, и заглушила голос. Нельзя показывать вздорность и личную позицию, только кроткий нрав.

Какие-либо эмоции на лице нового ректора исчезли, оставив после себя мутное воспоминание.

— Разве вы не знаете, насколько страшен пожар в местах скопления энергии смерти? — я перешла на жалобный тон, попыталась показать соответствующее скорбное выражение лица Вроде бы даже получилось. По крайней мере, с Эржем всегда срабатывало. Да-да, у меня было на ком практиковать актерские навыки!

— Вчера всех адептов оповестили о временной замене сигнала подъема.

— Всех ваших адептов. — настояла я, выделив интонацией слово «ваших». — Ваших, — повторила на всякий случай, вдруг с первого раза до него не дошло. — Вы нас не просто подставили и убрали с глаз долой, насильно отправив в подземелье просто потому, что вам так захотелось. Какое вы имели право? Право тирана, обобравшего старика? Легко было вынудить нашего ректора подписать дарственную, правда?

Если Вольсхий решил разыгрывать из себя идеалиста, то сейчас он будет выкручиваться, «подчищать» свое «доброе» имя. Насколько «добрым» могло быть его имя передо мной? Репутация подгажена Но такой расклад мне не нравился. Если же останется засранецем, то будет немножко легче. Его просто нужно будет морально выжать и вложить в голову мысль о побеге. Тоже заграницу, как и прошлого реорганизатора.

Вольсхий скупо улыбнулся.

— Дед сам кого хочешь оберет. — фыркнул он. — Я соболезную тому, кто попытается его обмануть.

Дед? Ах, точно. Из головы совсем вылетело, что этот засранец являлся единственным внуком нашего старика-ректора. Я не знала, насколько сильно удивление отразилось на моем лице, но Вольсхий добил:

— Дарственная подтверждена кровью. Эта цитадель еще со времен замысла строительства принадлежала роду моей матери.

«Серьезный» разговор угас, так и не успев набрать той полноты важности, которая была обещана. Вольсхий смотрел на меня, я смотрела на Вольсхого. и этим примерно ограничивалось наше времяпрепровождение последние несколько минут, пока ему не надоело. Как-то через чур печально вздохнув, Вольсхий сложил кисти рук в замок на стол перед собой и неожиданно для меня спросил:

— Что это было? — я не поняла его вопроса, и мое непонимание рут же отразилось в выражении лица и во взгляде. — Тогда. В городе неподалеку, когда мы только-только познакомились. Что произошло в тот раз на самом деле?

Этого вопроса я боялась больше всего на свете и ненавидела его одновременно. Почему? Потому что сама не знала на него ответа, искала его и в процессе забиралась в такие научные дебри, которые всегда заканчивались тупиком — истинной сутью моей силы, помноженной на эксперименты Табола. Опустив взгляд в колени, я проглотила ком в горле и сжала ткань на коленях до побеления пальцев.

— Не знаю, — выдавив из себя несколько слов, я подтянула ноги под стул и случайно пнула экстренный чемоданчик. Вздрогнула и ужаснулась: что будет, если Вольсхий захочет открыть его и досмотреть? Там ведь столько чисто целительских вещичек! — Мне все равно, каким заболеванием вы наградили меня в тот раз. Главное… сейчас я жива и здорова. Не хочу бередить прошлое. И не хочу заразиться чем-нибудь снова. Понимаете?

— Я здоров! — воскликнул Вольсхий, ударив кулаком по поверхности стола. — И тогда был… наверное. — под конец фразы он говорил совсем тихо, растеряв всю уверенности. — Тогда я только с заграничной командировки вернулся… и… ай, забыли.

Вольсхий мгновенно переключился на другую тему, выспрашивая меня о моих знаниях, навыках, реальном положении и заслуженности седьмой академической ступени. Я что-то невнятно отвечала, порой невпопад, и в те самые минуты духовно находилась где-то очень далеко от Вольсхого, его кабинета и центральной башни.

Пока я витала в облаках, Вольсхий неизвестным мне образом вызвал кукловода. Когда я подняла глаза, расслабив кисти рук, то мальчишка был уже в кабинете. Более того, он по струнке стоял по левую руку от Вольсхого и, передавая ему из серого цвета папки бумаги на подпись одну за другой, полностью завладел его вниманием.

— Марион Разэл, — вдруг произнес Вольсхий, подняв голову. — Мой главный помощник и правая рука.

Слава Истинным, мне быть его «правой рукой» было больше не нужно. Тогда зачем он приставал ко мне в библиотеке, приказывая на ночь явиться к нему? И сильно ли разозлился, когда я проигнорировала его желание? Я взглянула на Мариона Разэла, который явился совершенно неожиданно для меня и абсолютно незаметно. Он — как тень. Жуть.