Путевой дневник - Альберт Эйнштейн

Мы можем заключить, что представления Эйнштейна о Японии прошли довольно сильную трансформацию за шесть недель его пребывания там. Становится несомненным явное несоответствие между его образом Японии до поездки и действительностью, с которой он столкнулся, когда сел на корабль и, конечно, когда приехал в страну. Его взгляды значительно эволюционировали и во время всего путешествия. Он обрел большее понимание законов японского общества и культуры и, по мере того, как длилось путешествие, все больше относился к принимающим его японцам, как к людям. Так же, как и его мнение о китайцах, множество идей Эйнштейна о японцах совпадают с современными ему представлениями о них на Западе: восхищение японским искусством, архитектурой, понимание уникальной близости японца к природе, значение коллективного и растворение в нем индивидуального. Были, однако, и менее положительные стереотипы: японцы воспринимались на Западе как народ клановый, поощряющий нечестную конкуренцию, двуличный и агрессивный131. Речи Эйнштейна тоже противоречивы: он одновременно восхищается ими и снисходительно смотрит на них, особенно в том, что касается их якобы меньших интеллектуальных способностей.

Влияние поездки на ситуацию в Германии

20 декабря мирное странствие Эйнштейна по Хиросимскому заливу, во время которого он любовался горами и храмами, было неожиданно прервано телеграммой от немецкого посла Вильгельма Зольфа из Токио. Его поездка по Японии внезапно привела к политическим противоречиям в Германии. Зольф сообщил в министерство иностранных дел, соединить абзац в Japan Advertiser появился репортаж, в котором говорилось, что в Берлине немецко-еврейский журналист и критик Максимилиан Гарден свидетельствовал на суде во время процесса над его потенциальными убийцами что «профессор Эйнштейн уехал в Японию, потому что в Германии не считает себя в безопасности»132. Зольф боялся, что эта информация может навредить «чрезвычайно благотворному эффекту, произведенному приездом Эйнштейна на немецкий вопрос», и просил у Эйнштейна разрешения опровергнуть эти слухи телеграммой133. В своем ответе Эйнштейн подтвердил, что его жизнь оказалась под угрозой после убийства Ратенау. При всей «тоске по Восточной Азии», которая сыграла значительную роль в том, что он принял приглашение посетить Японию, «нужда на какое-то время покинуть нашу родину, где обстановка стала напряженной» тоже стала фактором, повлиявшим на его решение134.

Восприятие Эйнштейном Палестины

Палестина, в которую Эйнштейн приехал 2 февраля 1923 года, переживала множество перемен в самых различных областях. Британское мандатное управление началось в Палестине всего за два с половиной года до его поездки: сэр Герберт Сэмюэл был назначен верховным комиссаром в июле 1920 года. Еврейская иммиграция после Первой мировой войны усилилась – эта «третья алия» (то есть волна иммиграции) состояла преимущественно из выходцев Восточной Европы. Во время визита Эйнштейна еврейское население насчитывало 86 000 человек, при том что число населения (в подавляющем большинстве арабского) в целом было примерно 600 000 человек. Политическая обстановка того времени была напряженной: в начале мая 1921 года в Яффе со стороны арабских жителей прошли нападения на еврейских жителей, и подавление мятежей со стороны властей Британского мандата привело к смерти 47 евреев и 48 арабов. В июне 1922 года была выпущена Белая Книга Черчилля, которая подтвердила Декларацию Бальфура и в то же время объявила, что еврейская иммиграция будет ограничена, чтобы успокоить арабское население. Третья алия также привела к значительному увеличению количества сельскохозяйственных участков. К тому же были заложены основы индустриализации и электрификации Палестины. В трех крупнейших городах страны начала формироваться современная городская структура. Были сделаны значительные достижения в развитии автономных общин, ишувов. Экономические условия в стране вследствие Первой мировой войны были ужасными. Еврейский сектор экономики не мог обеспечить работой все еврейское население или новых иммигрантов135.

Исследователи связей с Ближним Востоком задаются вопросом, были ли приезжающие в Палестину «носителями ценностей того общества, которое они покинули» или же они «принимали местные обычаи и привычки без критицизма»136. В том же ключе исследователи немецко-еврейских миграционных связей с Палестиной подчеркивают, что путешествия в данном случае нужно рассматривать «на двойном фоне»: «социальная и культурная ситуация немецкоговорящего еврейства и состояние еврейского населения в Палестине». Можно сказать, что люди приезжали в эту страну с предыдеями, которые затем подтверждались или опровергались самой реальностью, в которую они попадали, а были и такие, которые не обращали внимания на реальность и «накладывали свои идеальные представления на палестинский народ»137.

Приезд сионистов в Палестину также рассматривается в более широком контексте культурных споров об ориентализме и множестве (подчас конфликтующих друг с другом) концепций «Востока». Поскольку Палестина лежит на Востоке и основана была большей частью иммигрантами из Восточной Европы, сионисты должны были бороться с европейским восприятием Востока и Восточной Европы как «с двойным противовесом западной, или европейской, цивилизации». Для некоторых сионистов, которые верили в «культурную миссию» европейцев, Восток был «отсталой областью», «в которую нужно привнести западную цивилизацию». Для других отношения сионистов с Востоком нужно было строить совершенно по-другому, чем это делали колониальные европейские власти138. В свете таких исследований появляются новые вопросы: каким образом восприятие Эйнштейном всего, что он видел в Палестине, определялось его идейными ценностями и убеждениями и влияла ли каким-то образом на последние сама его поездка? Насколько значимой была эта страна для Эйнштейна? Через какую призму он воспринимал ее действительность? Воспринимал ли он ее как отсталую страну, в которую нужно привнести европейскую культуру, или же поддерживал тех сионистов, которые верили, что их задача фундаментально иная, чем у европейских колониалистов?

Первые записи в дневнике Эйнштейна о Палестине немедленно свидетельствуют о том, что он попал на землю, пейзаж которой очень непривычен для глаз уроженца центральной Европы. В его первый приезд он отмечает: «плоские равнины с очень скудной растительностью, […] оливами, кактусами, апельсиновыми деревьями»139. Во время своей прогулки по старому городу Иерусалима он равно поражен и красотой, и нищетой. Эйнштейновское восприятие традиционного, благочестивого иудейского сообщества, старого ишува – решительно негативное: «Потом спустились к стене храма (Стене Плача), где тупая этническая братия громко молилась, повернувшись лицом к стене, качаясь телом туда-сюда, точно маятник»140. Возможно, такое негативное восприятие ультраортодоксальных иудеев могло возникнуть из его детских представлений о жизни неассимилированного иудейства, а также, возможно, из сионистских представлений о старом ишуве141. Разительный контраст этому негативному представлению о старом ишуве представляют собой его чрезвычайно положительные взгляды на современную еврейскую общину в Палестине, на новый ишув. Он восхищался динамичным предпринимательским духом в новом ишуве и уровнем его градостроительства, чему самым ярким примером стал быстрый рост первого полностью еврейского города – Тель-Авива.