Виктория - Кнут Гамсун

— Благодарю. Вы скоро уѣзжаете?

— На-дняхъ. Хорошо, я передамъ вашъ поклонъ.

Она кивнула ему и ушла.

Іоганнесъ смотрѣлъ ей вслѣдъ, пока она не исчезла, потомъ вышелъ изъ театра. Тяжело и тоскливо ходилъ онъ взадъ и впередъ по улицамъ, чтобы убить время. Въ десять часовъ онъ стоялъ около дома камергера и ждалъ. Спектакль кончился, она сейчасъ пріѣдетъ. Можетъ быть, ему удастся отворить дверцу кареты и снять шляпу, отворить дверцу кареты и склониться до земли!

Наконецъ, черезъ полчаса она пріѣхала. Остаться ли ему у дверей дома и еще разъ напомнитъ о себѣ? Онъ слышалъ, какъ отворились ворота, карета въѣхала во дворъ и ворота снова захлопнулись. Тогда онъ обернулся.

Цѣлый часъ ходилъ онъ передъ домомъ взадъ и впередъ по улицѣ. Онъ никого не ждалъ и ничего не желалъ. Вдругъ ворота раскрылись, и Викторія вышла на улицу. Она была безъ шляпы, только на плечи былъ накинутъ шарфъ. Она улыбалась, не то боязливо, не то смущенно, и спросила, чтобы начать разговоръ:

— Вы гуляете и мечтаете?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ. — Я не мечтаю. Я просто хожу здѣсь.

— Я видѣла, что вы ходите взадъ и впередъ и хотила… Я видѣла васъ изъ окна. Я должна сейчасъ же вернуться.

— Благодарю васъ, что вы вышли, Викторія. Я былъ въ такомъ отчаяніи, а теперь все прошло. Простите, что я поклонился вамъ въ театрѣ; къ сожалѣнію, я былъ тоже здѣсь въ домѣ камергера и спрашивалъ васъ, я хотѣлъ васъ видѣть и узнать, чего вы хотите.

— Да, — сказала она, — вы же знаете все. Третьяго дня я сказала такъ много, что вы не могли не понять этого.

— Я попрежнему не увѣренъ во всемъ.

— Не будемъ больше говоритъ объ этомъ. Я сказала достаточно, я сказала слишкомъ много, а теперь вы страдаете изъ-за меня. Я люблю васъ, я не лгала третьяго дня и не лгу теперь, но многое раздѣляетъ насъ. Я очень люблю васъ, я говорю съ вами охотнѣе, чѣмъ съ кѣмъ-бы то ни было другимъ, но… Я не могу больше оставаться здѣсь, насъ могутъ увидѣть изъ оконъ. Іоганнесъ, существуетъ такъ много причинъ, которыхъ вы не знаете, поэтому вы не должны просить меня сказать, что я думаю. Я думала объ этомъ день и ночь; я думаю то, что я высказала. Но это невозможно.

— Что невозможно?

— Все. Все, слушайте, Іоганнесъ. Позвольте мнѣ быть гордой за васъ обоихъ.

— Хорошо, я согласенъ! Но третьяго дня вы были со мной ласковѣе. Вышло такъ, что вы встрѣтились со мной на улицѣ, вы были въ хорошемъ настроеніи, и вотъ…

Она вернулась, чтобы уйти.

— Развѣ я сдѣлалъ вамъ что-нибудь непріятное? — спросилъ онъ. Онъ измѣнился въ лицѣ и поблѣднѣлъ. — За что я лишился вашей…? Развѣ я что-нибудь нарушилъ за эти два дня?

— Нѣтъ, дѣло не въ этомъ! Я только думала объ этомъ, разве вы не думали объ этомъ? Развѣ вы не понимаете, что это совершенно невозможно. Я расположена къ вамъ, я очень цѣню васъ…

— И уважаю.

Она взглянула на него, улыбка сбѣжала съ ея губъ, и она еще горячѣе продолжала.

— Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа сказалъ бы вамъ. Зачѣмъ вы заставляете меня говоритъ это? Вѣдь вы сами это знаете. Что изъ этого можетъ выйти? Развѣ я не права?

Молчаніе.

— Да, — отвѣтилъ онъ.

— А потомъ, — продолжала она, — есть такъ много причинъ… Нѣтъ, вы не должны больше ходить за мной въ театръ. Я такъ испугалась васъ. Вы не должны больше этого дѣлать.

— Хорошо, — сказалъ онъ.

Она схватила его за руку.

— Не можете ли вы хотъ ненадолго пріѣхать домой? Я была бы такъ рада. Какая у васъ горячая рука; а мнѣ такъ холодно. Нѣтъ, теперь ужъ мнѣ пора итти. Покойной ночи.

. . . . . . . . . . . .

— Покойной ночи, — отвѣтилъ онъ.

Холодно и сѣро тянулась улица, она казалась безконечно тянущейся лентой изъ песку. Ему встрѣтился мальчикъ, продававшій старыя, вялыя розы; онъ подозвалъ его, взялъ одну розу, далъ мальчику золотую монету въ пять кронъ и пошелъ дальше. Вскорѣ затѣмъ онъ увидѣлъ толпу дѣтей, играющихъ около воротъ. Мальчикъ лѣтъ десяти тихо сидѣлъ и смотрѣлъ на нихъ. Онъ слѣдилъ за игрой старческими, голубыми глазами, у него были впалыя щеки, четырехугольный подбородокъ, а на головѣ была надѣта холщевая шапочка. Эта была подкладка изъ-подъ шляпы. На ребенкѣ былъ надѣтъ парикъ, какая-то болѣзнь навсегда лишила его волосъ. Душа его казалась также совсѣмъ поблекшей.

Все это онъ замѣтилъ, хотя не имѣлъ никакого представленія, гдѣ онъ находится и куда идетъ.

Пошелъ дождь, онъ не замѣчалъ этого и не раскрывалъ зонтика, хотя цѣлый день носилъ его съ собой.

Выйдя, наконецъ, на площадь, гдѣ стояли скамейки, онъ подошелъ и сѣлъ на одну изъ нихъ. Дождь шелъ все сильнѣе и сильнѣе, машинально раскрылъ онъ зонтикъ и продолжалъ сидѣть. Вскорѣ его охватила непреодолимая усталость; мысли его начали путаться, онъ закрылъ глаза и задремалъ.

Черезъ нѣсколько времени его разбудилъ громкій разговоръ прохожихъ. Онъ всталъ и поплелся дальше. Мысли его прояснились, онъ вспомнилъ все происшедшее, даже мальчика, которому онъ заплатилъ пятъ кронъ за розу. Онъ вообразилъ себѣ восторгъ маленькаго торговца, когда онъ увидитъ, что — это золотая монета въ пятъ кронъ, а не въ двадцать пятъ ёръ. Богъ съ тобой!

И другія дѣти, спрятавшись отъ дождя, продолжали, можетъ-быть, играть въ воротахъ, а калѣка — десятилѣтній старикъ — сидѣль и смотрѣлъ на нихъ. Какъ знать, можетъ-быть, онъ сидѣлъ и радовался чему-нибудь, можетъ-быть, дома, на заднемъ дворѣ, у него была кукла, паяцъ или волчокъ. Можетъ-быть, онъ еще не все потерялъ въ жизни; можетъ-быть, въ его поблекшей душѣ еще теплилась надежда.

Его обогнала изящная, стройная дама. Онъ вздрогнулъ и остановился. Нѣтъ, онъ ея не знаетъ. Она повернула изъ сосѣдней улицы и быстро прошла мимо; у нея не было зонтика, хотя дождь лилъ ручьями. Онъ догналъ ее, взглянулъ на нее и прошелъ мимо.

Какая она была стройная и молодая! Она вся промокнетъ, простудится, а онъ не осмѣливается подойти къ ней. Онъ закрылъ зонтикъ, чтобы дождь промочилъ не ее одну. Когда онъ вернулся домой, была уже полночь.

На столѣ лежало письмо, это была пригласительная записка. Сейеры были бы очень рады, если бы онъ пришелъ къ нимъ завтра вечеромъ. Онъ встрѣтятъ знакомыхъ и между прочимъ — не отгадаетъ ли онъ самъ? — Викторію, барышню изъ замка! Затѣмъ шли привѣтствія.