Клан - Килан Берк

– Он остался дома, а я на ручье. Залез на камень, никуда не торопился – не в свой же день рождения, который был самый лучший в жизни. Лошади остались со мной, тоже довольные, паслись себе в теньке, пока солнце садилось. Я, мож, даже закемарил.

– А где была Сюзанна?

Лежачая Мама уже знала ответ. Она слышала эту историю тысячу раз, но не уставала от нее. Она понукала его, в нетерпении ожидая важной части – когда все пошло не так.

– Где-то в лесу, – угрюмо ответил Люк. – Я думал, она ушла домой, когда ей надоело гонять Аарона.

– Но она не ушла.

– Нет.

– Где она была?

– Там, со мной, но я это понял, только когда она вышла из лесу и окликнула меня.

– У твоей сестрицы были такие красивые платья, да, Люк?

– Да, Мам.

– Многие я шила сама. В каком она была в тот день, Люк? Я позабыла.

– Розовенькое.

– Ничего-то ты не забываешь. А что на ней было, когда она вышла из лесу и окликнула тебя?

Люк ответил тихо:

– Ниче.

– Не слышу.

– Ниче, Мама. На ней ниче не было.

– Небось ты удивился.

– Удивился.

– Как-как?

– Удивился, Мама. Я не понял, зачем она разделась. Решил, мож, она купалась в ручье, как обычно, отмывалась от опоссумовских кишок, а Аарон упер ее одежду, – а то она вся была мокрая.

– Продолжай… – поторапливала Мама.

– Я спросил, чего это она без одежды, а она, мол, больно жарко, платье ей все перепачкали, вот и пошла купаться. Я грю, если ее кто так увидит, беда будет. Она грит, никого тут нету, а потом подходит ко мне и давай расстегивать ремень. Я сказал ей прекращать, что она с ума сошла, а она не прекратила. Сорвала с меня все, пока не добралась до… – Тут он снова проглотил слова, вставшие комком в горле.

– До чего?

– До письки, Мам. Она взяла ее в рот, а я ниче не мог поделать.

– Мог, но не хотел. Твоя распутная сестра приняла тебя в рот, а тебе и понравилось, верно?

Люк кивнул. Сказать по правде – и он никогда этого не отрицал, потому что был не способен на ложь, – ему понравилось, и понравилось очень, несмотря на то что он понимал: они с сестрой, которая была старше, хотя и всего на год, занимались чем-то противоестественным, хуже того – богохульным. Но он оказался не в силах остановить странное, пугающее, но неудержимое течение ощущений, которое вызвали ее губы, когда она начала сосать. Казалось, она высасывает все плохое: страхи, переживания и боль, – которые он носил в душе с тех пор, как узнал все о мире, в котором появился на свет. И когда он пролил семя, ему показалось, что в его яйцах будто взорвался динамит, который разорвет его на кровавые клочки. Он лежал, тяжело дыша, пока невероятное, ужасающее ощущение сходило на нет, а член обмякал. Затем он уставился с открытым ртом, как сестра поднялась, сплюнула и отправилась к ручью. Вскоре он последовал за ней, намереваясь спросить, что произошло и почему. Он был уязвлен, немного зол, но больше сбит с толку, и произошедшее будто похитило краски из мира, омрачив его тайной, которую нужно решить. Он увидел, что Сюзанна моется в прохладной чистой воде, спиной к нему, с мокрыми волосами, но не успел он задать свой жгучий вопрос, как она заговорила первой:

– Я люблю тебя, Люк, – сказала она мягко, грустно. – И я ухожу. Знаю, ты со мной не пойдешь, не могешь, – но я должна, должна выбраться. Мне здесь не место. Для таких, как я, есть целый огромный мир. А твой – здесь, с Мамой и Папой. Я хотела поцеловать тебя в губы, но решила, что сохраню поцелуй для мужа. А это… Лорейн Чедвик рассказала мне в школе, как видала, что ее мать делает это со своим хахалем и ему чертовски нравилось. Сказала, это тайный поцелуй, так что у нас с тобой теперь своя тайна, – она пожала плечами, набрала воду в ладони и промыла рот, будто только что съела жука. – Наверно, мне было интересно, да и… ну, может, я и не знала, что полезет какая-то сопля… но мне не жалко… У тебя же день рождения, а я тебя люблю, Люк. Может, даже так сильно, чтобы целовать в губы, но я уже сказала, что хочу сохранить что-то для мужа.

– Семя инцеста – молоко дьявола, – сказала Мать. – И оно отравляет все. – Теперь игривый тон был забыт, на его место пришли горечь и стыд. – Твой Папа стоял недалече и видал, как вы согрешили. Повезло, что он не убил вас обоих на месте. Может, и надо было.

Люку было нечего ответить. Если бы Сюзанна не согрешила с ним в тот день, у него до сих пор осталась бы кожа на члене, а сестра, может быть, по-прежнему жила бы с ними. Конечно, долгое время он достойно терпел наказание, лелея надежду, что она спаслась, была на пути к новой, лучшей жизни, где ее никто не найдет. Представлял, как вырастет и отыщет ее, – а может, и не будет дожидаться взросления. Может, однажды его охватит та же страсть к странствиям и уверенность, что Там жизнь лучше, и он отправится по тому же пути, в конце которого будет ждать сестра. Он знал, что ему все равно, даже если она окажется замужем. Он не хотел ее в жены. Он любил ее как сестру, как лучшего друга в жизни. И всегда завидовал тому, как сильно она отличается от всей семьи. Она была независимой, целеустремленной и непокорной – черты, которыми Люк восхищался, но не смел перенять.

– Расскажи, что с ней стало, Люк.

Два года он думал, что Сюзанна ушла. Эта мысль радовала и укрепляла в самые мрачные времена, которых было немало. Он фантазировал, как она теперь выглядит, бедная или богатая, все еще на юге или где-то еще. Ему снился ее голос, он ждал, когда она напишет ему о своих приключениях в подробностях.

Однажды летом он нашел ее старый синий чемодан, наполовину закопанный на пустыре за акром кукурузы. Тот самый, что был у нее под мышкой, пока босые ноги несли ее по грязной тропинке вдаль от дома, к городу и таинственным неизведанным краям за ним. В чемодане хранились ее жалкие пожитки: два платья, пара носков с дырками на пятках, две пары нижнего белья, холодный сэндвич с ростбифом, завернутый в вощеную бумагу, маленький кусочек сыра, блокнот с коротким карандашиком и маленький розовый кошелек с латунной застежкой, в котором хранились десять долларов для начала новой жизни.

Все это лежало в чемодане, когда он выдернул его из темно-красной земли спустя годы. Еще внутри нашлись маленький желтый гребень, ржавый перочинный ножик, кукла с трещиной на лице и разложившаяся голова Сюзанны.

– Расскажи о записке.

Кто-то засунул свернутую страничку из блокнота в правую глазницу его сестры. Дрожащими руками, ничего не различая из-за блестящей пелены слез, с застрявшим в ноющем горле всхлипом Люк вытянул бумажку и отвернулся от останков сестры, чтобы прочитать.

– Две строчки из книги Левит, – сказал он Матери загробным голосом.

– Помнишь их?

Их он никогда не забудет. Они отпечатались в его мозгу – веха на границе участка памяти, в который он редко отваживался заходить.