Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов - Чарли Энгл

– Нет. Похмелье. Пивка не найдется?

Он рассмеялся.

– Хайлендс-Инн. На двадцать третьей миле! – крикнул он, отходя в сторону. – Там всегда шумно.

Он подумал, что я пошутил, и я, пожалуй, тоже так считал, но на 37-м километре уже не мог думать ни о чем, кроме холодного пива. Я вертел головой в поисках Хайлендс-Инн. Наконец за очередным поворотом заметил с десяток человек, сидевших на садовых стульях рядом с холодильниками.

– Еще четыре с половиной километра! – крикнул один из них. – Уже можно начинать отмечать.

Некоторые бегуны приветствовали их одобрительными возгласами и махали руками; другие просто бежали, не замечая и глядя только вперед.

Я остановился.

– Пивка не найдется?

Кто-то передал мне банку. Я запрокинул голову и осушил ее. Собравшиеся заулюлюкали. Я слегка поклонился в знак признательности, взял еще одну банку, выпил и отрыгнул. Все «дали мне пять». Потом я побежал дальше и следующие полтора километра чувствовал себя восхитительно – гораздо лучше, чем все утро. Природа вокруг была прекрасной: скалистые мысы, кипарисы с извилистыми стволами, длинные пляжи с темным песком. И чистая синева Тихого океана до самого горизонта, где она растворялась в полосах бледно-хлопкового тумана.

Потом дорога повернула от побережья к заправке, где играли музыканты. Собравшиеся зрители кричали и размахивали флажками и плакатами. Дети на обочине улыбались и держали подносы с нарезанной клубникой для бегунов. От запаха свежих ягод мне вдруг поплохело. Ноги мои подкосились, я ринулся на обочину, согнулся вдвое, и меня еще раз вырвало. Потом я выпрямился и на полусогнутых двинулся вперед, вытирая подбородок. Дети таращились на меня с открытыми ртами. «Фу», – протянул кто-то из них.

Я превратился в полную развалину. Но решил во что бы то ни стало закончить этот чертов марафон. Сначала я просто шел, потом заставил себя бежать. Ступни мои горели, квадрицепсы ныли. Я увидел знак с надписью «40 километров». Рядом, на поле, за оградой с колючей проволокой, паслись лошади, далее росли оранжевые маки, склонявшиеся почти горизонтально под порывами ветра. Я поднялся по крутому склону холма и пробежал по мосту через реку Кармел. Затем показался долгожданный финиш. Я заставлял себя держаться ровно, поднимать колени, взмахивать руками: «Держись, Энгл, покажи им всем. Покажи, что ты спортсмен, а не какой-то мудак».

Я пересек финишную линию с результатом чуть меньше трех часов тридцати минут. Помощник надел мне на шею керамическую медаль пробежавшего марафон. Все вокруг меня радовались, пожимали руки, обнимали знакомых. Кто-то плакал. А что же чувствовал я? Некоторое удовлетворение – да, это было. У меня получилось. Я доказал Пэм, знакомым и себе самому, что могу чего-то добиться. И конечно, облегчение – облегчение от того, что все закончилось и мне не придется бежать дальше. Но была еще тень, омрачавшая все остальные ощущения: угнетающее отчаяние. Я только что пробежал 42 километра. Гребаный марафон. Нужно же быть на седьмом небе от счастья. Где моя радость? Едва вернувшись домой, я набрал телефон знакомого торговца наркотиками.

Через несколько месяцев после нашего с Пэм переезда в новый дом к нам приехал ее отец Хорас, мой тесть. Уроженец Северной Каролины, он был простым, добродушным и общительным человеком. Мне нравились его грубоватые шуточки. Раньше он достаточно много выпивал, но бросил после того, как ему сделали коронарное шунтирование. Я решил не пить и не употреблять наркотики всю неделю, пока он будет у нас гостить.

В последний вечер Хорас решил угостить нас ужином в ресторане отеля «Плаза» в Монтерее. Оттуда открывался потрясающий вид на залив. В тот день я продал две машины и получил 200 долларов бонусами. Я собирался уже на встречу с Пэм и Хорасом в ресторане, как один из продавцов, который тоже употреблял наркотики, подошел ко мне и сказал, что у него «кое-что есть». Мне показалось, что такой неплохой день стоило бы и отметить, но меня ждали жена с тестем… В общем, я решил купить немного кокаина, пока есть возможность, но придержать его на потом, когда Хорас уедет.

Через пять минут, по пути в ресторан, я свернул на обочину и вынюхал две небольшие дорожки. Потом еще две на парковке. К тому времени, когда я заходил в ресторан, у меня были расширенные глаза и неестественные движения. Пэм, скорее всего, догадалась, что я под кайфом, но решила промолчать.

Кокаин вовсе не способствует аппетиту, но я заставлял себя есть. Я улыбался Хорасу, хвалил изысканные блюда, аккуратно вытирал губы салфеткой и соглашался с Пэм по поводу того, что вид отсюда действительно восхитительный. При этом мне действовали на нервы резкий лязг бокалов, мерцание пламени свечей в плошках, бормотание и смех других посетителей. Мне хотелось крикнуть: «Вы все ломаете мне кайф!»

– Прошу прощения, я на минутку в мужскую комнату, – сказал я, когда уже больше не мог все это терпеть.

Я направился в туалет, а потом повернул к бару, где заказал двойную порцию текилы. В кабинке туалета я быстро нюхнул. Теперь я мог досидеть до конца ужина, даже если Пэм с Хорасом закажут десерт.

Когда мы вернулись домой, я устроил целое представление, зевая и потягиваясь, и сказал, что лягу спать пораньше. Потом я лежал, уставившись в потолок и ожидая, когда в кровать ляжет Пэм. После вина ей на самом деле захотелось спать. Услышав ее ритмичное дыхание, я выбрался через заднюю дверь и пошел в боулинг, расположенный примерно в миле от нашего дома. Там находился ближайший бар. Я знал, что только усугубляю и без того плохую ситуацию, но ничего не мог с собой поделать. У алкоголиков и наркоманов всегда так – они одновременно и звезды, и зрители в своем дерьмовом фильме.

Домой я вернулся чуть раньше пяти утра, радуясь тому, что никто не заметит моего отсутствия. Но подойдя поближе, увидел, что за кухонным столом сидят Пэм с Хорасом. Я развернулся и прошел внутрь через гараж. Возле стиральной машины лежала куча моей грязной одежды для бега. Эврика! Я стянул джинсы с рубашкой и надел шорты с футболкой. Потом подошел к раковине и плеснул воду на голову и футболку. Несколько минут я побегал на месте, чтобы достаточно вспотеть, затем вышел наружу и трусцой пробежал на кухню через задний двор.

– Доброе утро! – крикнул я с фальшивым воодушевлением, на какое только был способен, хватая бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо, и тяжело дыша.

Потом я увидел, что они как-то уж слишком внимательно смотрят на меня.

– Мы сидим здесь с трех утра и ждем, когда ты вернешься, – сказала Пэм холодно. – Я рассказала папе все.

В январе 1991 года я согласился отправиться в центр реабилитации «Бикон хауз», размещавшийся в большом викторианском особняке посреди ландшафтного парка недалеко от нашего дома. Я сделал это, чтобы угодить Пэм и родным, и отчасти оттого, что сам осознавал: немного умеренности мне не помешает. Всю ночь накануне я гулял. Поднимаясь по ступеням, чтобы доложить о первом дне трезвости из двадцати восьми, я увидел свой чемодан. Пэм уехала, оставив его на тротуаре.