Поцелуй ночи - Елена Сокол

Уборка на кухне отнимает у меня много времени. Другая девчонка с удовольствием потратила бы его на что-нибудь получше: например, на чат с подругами, уход за собой или подгонку новой формы по фигуре, но я намеренно не спешу заканчивать. Тяну время, чтобы потом подняться наверх и войти в спальню моей матери: уверена, что она именно там. У меня ощущение, что я была в ее спальне. Если не в реальности, то однажды во сне.

Не знаю, почему это чувство буквально преследует, но со мной такое бывает часто. Чем бы ни были эти сны: наваждением или безумием, я ощущаю, что доля реальности в них есть. И они точно не плод моего воображения, они – что-то большее.

Наконец, покончив с влажной уборкой, я загружаю купленные продукты в холодильник и включаю его в розетку. Он начинает мерно урчать, а я мою в раковине руки и медленно поднимаюсь по скрипучей деревянной лестнице вверх.

Где-то на задворках моего сознания топают детские ножки: кто-то резво сбегает вниз по этим ступеням. Та-та-та-ра-та-та-та! «Осторожнее, Карин! - предупреждает женский голос из кухни. – Не упади!»

Это тоже из снов? Или я медленно схожу с ума?

Замерев у дверей одной из спален, я втягиваю носом спертый воздух. Только через минуту у меня хватает смелости войти внутрь. Дверь под нажимом ладони отворяется, и я вижу стандартную спальню: кровать, прикроватная тумбочка, платяной шкаф. Никаких изысков, бледно-желтые обои в цветочек, шторы аккуратно прихвачены старомодной атласной лентой, в воздухе едва уловимый запах лаванды – очевидно, от саше, которые обычно хранят в шкафах, как средство от моли.

Значит, не угадала. Это спальня бабушки.

Иду к следующей комнате, толкаю дверь, и тут мое сердце щемит. Нет, не от того, что я узнаю комнату, которую видела во сне – это помещение мне совсем не знакомо. А от того, что вдруг понимаю: это комната молодой девушки. И вещи в ней не тронуты. Наверное, все здесь так же, как и было в тот день, когда она покинула этот дом. Будто время остановилось и с тех пор не шло.

Я вхожу и осматриваюсь.

Вместо обоев на стенах нарочито небрежно нанесенная штукатурка, наспех покрытая белой краской и завешанная различными рисунками – карандашными эскизами, акварельными пейзажами и пастельными зарисовками природы. Неужели, моя мать когда-то рисовала?

В углу компьютерный стол и кресло на колесиках, на столе горой навалены книжки, журналы, а у покрытого пылью старого компьютера валяются объемные наушники, блеск для губ и вскрытая упаковка жевательной резинки, которую производили лет так двадцать назад.

Я долго изучаю каждый предмет интерьера и каждую вещь, принадлежавшую моей матери. Судя по ним, в душе она была совсем еще ребенком, когда покинула отчий дом: на кровати, навалившись на подушку, сидит плюшевый мишка с пуговками вместо глаз, на полях тетрадей и в ежедневнике выведены сердечки и слова из романтичных песен, а закладками служат фантики от шоколадных батончиков.

Я рассматриваю ее давно засохший лак для ногтей с блестками, розовую расческу, цветные гольфы в ящике комода, платья в шкафу и пришедший в негодность, но зачем-то бережно сохраненный на полке, гель для волос. И у меня подгибаются колени, ведь, несмотря на рассказы тети Ингрид, я знакомлюсь с мамой впервые именно сейчас. Я будто прикасаюсь к ее руке, смотрю в ее глаза, хотя передо мной лишь то немногое, что осталось от нее после смерти.

Мне становится трудно дышать, когда вижу синюю клетчатую юбку на вешалке в платяном шкафу. Точно такую же мне выдали сегодня в школе. Могу поспорить, у мамы тот же размер, что и у меня.

Я медленно провожу пальцами по выпуклым цветастым наклейкам с изображенными на них феями из мультфильма, которыми усеяна дверца шкафа изнутри, и останавливаюсь на блестящем стикере в виде сердца. Посередине него выведена большая буква «А», несколько раз обведенная ручкой. Может, этот «А» и подарил ей эту валентинку на День Всех Влюбленных? Что он для нее значил? А, может, она была в него влюблена?

Я перетаскиваю все свои вещи в эту комнату и бережно развешиваю свои платья и кофточки рядом с мамиными. Так я чувствую себя ближе к ней и ее тайнам. Теперь у меня будет достаточно времени, чтобы перебрать здесь все и проанализировать, достаточно времени, чтобы разобраться во всем.

Примерив форму, я недовольно морщусь. Не знаю, как реагировать на собственное отражение в зеркале – разве где-то в мире еще остались учебные заведения, что обязывают одеваться своих воспитанников в единое несуразное нечто? Но тут же ловлю себя на мысли о том, что эти юбочка, блузка и жилет с нашивкой придают образу некий шарм и заставляют гордо расправить плечи. Если в форме и есть какой-то смысл, то он определенно в том, чтобы дисциплинировать учеников, настраивать их на что-то серьезное, чем нельзя пренебрегать.

Переодевшись обратно в домашнее, я подхожу к окну и чувствую накатывающее волнение. Виной тому не открывшийся вид на холмы вдалеке и на лес, утопающий во всех оттенках зеленого, а маленький домик у границы города и лесополосы – даже отсюда видно черноту в провалах крыши и зияющих дырах его окон.

Там жила тетя Ингрид. Это ее дом. Он сгорел.

Я проверяю пропущенные на телефоне, но их нет. Она должна была уже вернуться из похода и обнаружить мою записку. А раз не звонила – значит, смертельно обиделась. Это не похоже на Ингрид, но ведь и я прежде никогда не поступала с ней подобным образом.

Засыпая, я слушаю, как завывает ветер.

Что-то поскрипывает в темноте – наверное, потоки воздуха раскачивают стропила. Даже не успеваю подумать о бессоннице, как проваливаюсь в глубокий сон, в котором вижу… Бьорна.

Его волнистые светлые волосы собраны в пучок на макушке, он сидит на стуле и сосредоточенно вглядывается вдаль. Мне страшно, но я подхожу ближе. Хочу привлечь его внимание каким-то словом, но он поворачивается раньше, чем я успеваю открыть рот. Его глаза – точно два желтых отражателя, блестят, возвращая направленный на них свет.

Мне хочется закричать, и я просыпаюсь.

Из носа идет кровь, подушка перепачкана.

В принципе, ничего удивительного в том, что я видела Хельвина во сне: мне часто снятся те, о ком я думаю, и те, с кем сталкивалась в течение дня. И по законам логики это вполне нормально. Но эти жуткие глаза – такие я видела разве что у кота в темной подворотне, они меня пугают. Да что там – от них буквально кровь стынет в жилах. Что это значит, вообще?

Вопросы, вопросы, и ни одного ответа.

Я поднимаюсь, умываюсь и выбегаю на пробежку. По дороге стелется туман, в воздухе пахнет сыростью. Город будто вымер, и только птицы, словно потерянные, продолжают кружиться в вышине, на фоне серых туч, повисших над крышами.

- Тебе идет! – Машет мне Лотта в коридоре школы.

Очевидно, имеет в виду мою форму.

Приветственно машу ей в ответ, и мы расходимся в разные стороны – сегодня у нас нет общих предметов.

День проходит отлично, если не считать похода к психологу, который расспрашивает о моих снах и моей тете. Я отчаянно вру о том и другом, потому что: во-первых, не хочу выставить себя полоумной – это что касается сновидений, во-вторых, не хочу подставить Ингрид. Собирания трав, долгие отлучки и странноватый бизнес по исцелению души и тела травами, песнями и обращением к земле-матушке, это не то, что красит опекуна в глазах государства, согласитесь?