Как общаться с вдовцом - Грэм Джойс

А еще — и это было хуже всего, не для слабонервных — я испытал явное чувство облегчения, осознав, что она никогда меня не разлюбит: теперь она будет любить меня вечно. Я почувствовал себя большим негодяем, чем когда бы то ни было, и это не просто слова.

Хейли умерла. Я попытался постичь это. Она не вернется. Я ее больше никогда не увижу. Все это ничего не значило. Это были лишь слова — не более чем непроверенные гипотезы. Что мне теперь делать? Хейли умерла. Хейли умерла. Хейли умерла. Мне казалось важным постичь эту мысль во всей ее полноте: тогда я смогу действовать и сделаю все, что нужно.

А что нужно? Об этом я ни черта не знал, но я прекрасно помнил о Рассе, который спал в своей комнате в конце коридора. Он сейчас спит, но проснется он в кошмарном сне и никогда уже не будет спать спокойно. Расс никогда не будет дышать, улыбаться, есть, плакать, думать, кашлять, гулять, моргать, испражняться и смеяться так, как раньше, и он еще даже не подозревает о том — и это казалось особенно жестоким и несправедливым. Я уже тогда понимал, что видеть его горе мне будет труднее, чем переживать самому. Мне захотелось уйти, пока он не проснулся, сбежать, чтобы никогда не увидеть его глаз, полных ужаса и скорби от осознания того, что жизнь изменилась.

Что же мне делать?

Двигаться. Позвонить кому-нибудь. Кто-то должен знать, что нужно делать.

Я снова снял трубку.

— Алло, — пробормотал Стивен, муж Клэр.

— Могу я поговорить с Клэр?

— Дуг? — спросил он сонно. — Господи! Ты знаешь, который час?

— Без семнадцати минут два. Мне нужно поговорить с Клэр.

— Она спит, — произнес он твердо.

Стивен всегда меня недолюбливал. Я горячо умолял Клэр не выходить за него замуж и подробно объяснил ей причины, по которым он ей не подходит, а Стивен обиделся — отчасти, по общему мнению, потому, что мне хватило ума произнести обличительную речь во время тоста на их свадьбе. В свою защиту я могу сказать, что я был молод и там был бесплатный бар.

— Время не ждет.

— Все в порядке?

Хейли умерла.

— Мне просто нужна Клэр.

В трубке послышался короткий приглушенный шорох, и к телефону подошла Клэр, ее голос звучал смущенно и хрипло.

— Дуг, какого хрена?

О ее манере выражаться всегда ходили легенды, и даже теперь, выйдя замуж за одного из самых богатых наследников в Коннектикуте, Клэр сохранила ее, словно драгоценный талисман детства.

— Самолет Хейли разбился. Она умерла, — наконец я произнес это, и мне показалось, будто что-то холодное и твердое встало на свое место.

— Что?

— Хейли умерла. Ее самолет разбился.

— О господи. Ты уверен?

— Да. Звонили из авиакомпании.

— Они точно знают, что она была на борту?

— Да.

— О черт, — произнесла Клэр и заплакала.

Мне хотелось сказать ей, чтобы она не плакала, но я до сих пор не проронил ни слезинки и решил, что кто-то же должен это сделать, поэтому Клэр плакала за меня, а я слушал, как она всхлипывает.

— Я еду, — выговорила Клэр.

— Все в порядке. Не надо.

— Заткнись, черт подери. Я буду через час.

— Ладно.

— Позвонить маме и папе?

— Нет.

— Дурацкий вопрос. Прости, — было слышно, что Клэр с трудом переводит дух: она кружила по комнате, одеваясь, и кричала на Стивена, чтобы тот заткнулся. — Где Расс?

— Спит, — ответил я. — Клэр…

— Да.

— Я не знаю, что делать.

— Просто дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

— Мне в голову лезет какая-то чушь.

— У тебя шок. Ладно, я уже в машине. Мгновение спустя раздался громкий треск.

— Твою мать!

— Что это было?

— Я багажником снесла дверь в гараже.

— Господи. Ты в порядке?

— В полном, — ответила она. — Чертова дверь упала. Я просто проеду по ней.

— Езжай осторожно.

— Да хрен с ним. Послушай…

Клэр забыла, что говорит со мной по домашнему телефону, а не по мобильному; как только она отъехала от гаража и оказалась вне зоны действия сети, связь прервалась.

Четверг. День. Нескончаемое объятье Лейни. Обычно Лейни приходит по вторникам, но она утверждает, что была поблизости.

— Ты живешь поблизости, — замечаю я глупо.

— Точно, — соглашается она, краснея. Два часа пополудни, и я уже пропустил для разогрева несколько глотков «Джека Дэниелса». На Лейни обтягивающая блузка без рукавов, а ложбинка на ее груди — словно теплая манящая улыбка, поэтому я оставляю придирки. Лейни жарко дышит мне в ухо, ее пальцы паутиной оплетают мой затылок, зарываются в волосы, мое лицо прижато к ее плечу, усыпанному светлыми веснушками. Что-то творится с нашими ногами — они занимают какую-то хитрую позицию и переплетаются, хотя мы стоим, так что я через джинсы чувствую, как горячо у нее между ног, и я уверен, что она чувствует, как у меня в штанах зарождается движение.

Это неправильно, думаю я.

Бога нет, думаю я.

Хейли, думаю я.

А потом — Хейли нет.

И в этот момент я отодвигаюсь и целую Лейни прямо в пухлые, ягодно-красные губы, захватываю в горсть ее рыжие волосы на шее. Ее губы ждут меня, они уже приоткрыты, язык проворно обвивается вокруг моего, проникает в мой рот. Поцелуй длится вечность. Фактически это несколько поцелуев, слившихся в один, словно связанные вместе коробки овсяных хлопьев в супермаркете, — непрерывная схватка языков, смешение губ. Ведь если мы остановимся, будет время одуматься, но из раздумий ничего хорошего не выйдет. Из того, что я трахну Лейни, тоже вряд ли получится что-то хорошее, и я это знаю, но кого это когда останавливало? Во вторник мы были на волосок от опасности. Сегодня Лейни нарядилась, чтобы бить наверняка: глубокое декольте, короткая обтягивающая юбка, длинные ноги натерты маслом для загара «Коппертон» до легкого блеска. Другого выхода просто нет. Я сдался без боя.

Наши руки яростно рассекают воздух, словно мы танцовщики из Гонконга: ладони сжимают, гладят, ласкают, шарят под одеждой. Ее пальцы порхают по моей спине, залезают ко мне под футболку, впиваются в кожу, мои пальцы скользнули ей под юбку и стиснули ее обнаженный зад. Разве сейчас перестали носить нижнее белье? Я, например, ношу. И если честно, это может стать проблемой. Но Лейни одной рукой расстегивает пряжку моего ремня и крепко обхватывает меня пальцами, штаны и трусы сползают мне на колени. Она пытается взобраться на меня прямо там, прислонив меня спиной к холодильнику, к нашим ногам сыплются магниты в форме фруктов и старые календари. Но когда и кому это удавалось? Лейни на каблуках одного роста со мной, и нам просто не удается найти правильную позицию. Я замечаю, что ее взгляд падает на кухонный стол, но за ним я обычно ем. Правда в том, что, хоть я и люблю секс так же сильно, как любой другой парень, который год не трахался, но я знаю, что на полу можно получить синяк, на ковре — натереть колено (вопреки тому, что мы видим в кино), поэтому ничто не сравнится со старой доброй кроватью. О нашей с Хейли спальне и речи быть не может, поэтому я веду Лейни в гостевую спальню в подвале. Здесь она выскальзывает из одежды и растягивается на одеяле всем своим длинным тренированным телом. Она призывно смотрит на меня, приоткрыв рот — как птенец в гнезде, ждущий, когда мать принесет ему в клюве червя. «Скорей», — произносит она хриплым от возбуждения голосом, когда я на секунду запутываюсь в футболке. Это единственное слово, которое было сказано за все время, что мы занимались сексом.