С. П. Крашенинников - Наум Григорьевич Фрадкин

1745 году на том же заседании, на котором Ломоносов был утвержден профессором, студенту Крашенинникову присвоили звание адъюнкта. Их сблизило прежде всего общее понимание задач науки, идеи широкого распространения знаний в России, мечты о том, чтобы наука стала достоянием народа и чтобы труды ученых служили славе и благосостоянию родной страны.

Единство их взглядов с большой силой выразилось в уже упоминавшейся выше речи Крашенинникова «О пользе наук и художеств», произнесенной в 1750 году. Об этой речи, о том, как перекликались высказанные в ней идеи с ломоносовскими, следует рассказать подробнее, поскольку она существенна для истории русской просветительной мысли XVIII столетия[47].

В ту пору Крашенинников уже стал профессором Академии наук, как называли в те времена академиков; звание профессора натуральной истории и ботаники ему было присвоено в апреле 1750 года.

Вскоре после присвоения звания ему поручено было выступить с речью на публичном заседании Академии. Крашенинников посвятил эту речь науке, призванной служить отечеству, значению наук для практической жизни людей. Своеобразие содержания этой речи, ее научная оригинальность определялись в значительной мере тем, что в ней нашли отражение мысли, возникшие у Крашенинникова в результате путешествия по Сибири и Камчатке.

Показательны в этом отношении суждения, смысл которых состоит в том, что «мастерства», технические изобретения, сами науки — их зарождение и развитие — все это связано с материальными потребностями, «нуждами» людей. Крашенинников поясняет эти мысли примерами, почерпнутыми из жизни камчатских племен.

«Нужда делает остроумными (здесь и далее курсив наш. — Н.Ф.). Известно, что самые дикие народы имеют по обстоятельству состояния своего потребное к содержанию. Кто бы подумал, что без железа обойтись можно? Однако же есть примеры, что камень и кость вместо того служит на топоры, копья, стрелы, панцыри, и прочая. Камчадалы, не учась физики, знают, что можно огонь достать, когда дерево о дерево трется, и для того будучи лишены железа, деревянные огнива употребляют. Искусство же показало им, что есть, варить можно и в берестеной и в деревянной посуде. Чего ради все мастерства и художества по большей части от простых и самых бедных начал имеют происхождение. Так, например, строение кораблей, без сумнения, — от лодок, архитектура — от шалашей и прочая, а потом разумными людьми час от часу приводились в лучшее состояние, пока напоследок пришли в совершенство нынешнего времени».

Далее следует важное для уяснения взглядов Крашенинникова рассуждение о будущем изобретений, наук, о том, что «совершенство нынешнего времени» нельзя счесть для людей достаточным. «Но можно ли думать, что все ныне в таком состоянии, что не требуется никакого к тому поправления?» — спрашивает он. И отвечает так: «Есть еще во всем такой недостаток, что для награждения [восполнения] его не жизнь человеческая, но многие веки потребны…»

Глубокой верой в силу человеческого разума, в безграничное развитие науки и культуры звучат слова Крашенинникова о том, что каждые последующие поколения продолжают и завершают работы предыдущих: «Не всякое же дело от того приводится к окончанию, от которого начинается, но один, следуя стопам другого, всегда в нем поступает дале… Что начато, тому совершиться почти завсегда можно, хотя не в один век, так во многие, а что отлагается [т. е. откладывается], оное всегда еще начинать должно. И для того доброе начало за половину всего дела почитается. …И дерева не с тем завсегда сажаются, чтоб самим пользоваться плодами их… Сколько ж бы времена наши заслужили пороку, есть ли бы мы, наслаждаясь трудами предков наших, ничего вновь потомству не оставили?»[48]

Уже приведенные выдержки могут дать определенное представление об отличительных чертах мировоззрения Крашенинникова — передового ученого-просветителя.

Крашенинников во многом разделял и обусловленную исторически ограниченность, свойственную просветителям XVIII столетия. «Блаженство и бедность рода человеческого, — говорил он, — единственно зависит от разности просвещения разума»[49]. Тем более интересны элементы материалистического понимания происхождения и развития культуры, содержащиеся в приведенных выше его высказываниях.

В речи «О пользе наук и художеств» находим размышления о географии, астрономии, медицине, натуральной истории, химии и других отраслях наук.

В том же 1750 году, когда была произнесена эта речь, была написана и вдохновенная поэтическая ода Ломоносова, в которой он обращался к наукам с призывами служить отечеству, общей пользе. Вот, например, что было сказано о химии:

В земное недро ты, Химия,

Проникни взора остротой,

И что содержит в нем Россия,

Драги сокровища открой.

А Крашенинников говорил о том, что множество природных тел, которые используются в хозяйстве, «употреблять бы нам не можно было, ежели бы не способствовала тому химия и не исследовала их свойства. Чего ради все бы металлы лежали втуне, не имели бы мы лекарственных составов и различных красок…»[50].

И в этом, и в других определениях задач науки обоими учеными подчеркнуто значение каждой отрасли науки для жизни людей, для практики.

Ученому-путешественнику, прошедшему тысячи верст дорогами Сибири и Камчатки, в особенности должны были стать близкими проникновенные слова, с которыми обращался к наукам Ломоносов:

О вы, щастливые науки.

Прилежны простирайте руки

И взор до самых дальних мест.

Пройдите землю и пучину

И степи и глубокий лес

И нутр Рифейский и вершину

И саму высоту небес.

Везде исследуйте всечасно,

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не видел свет.

Воззрения этих ученых были общими и в понимании того, что наука не должна быть кастовой, отгороженной от народа.

«…Простой народ за недостаток почитает не иметь в науках участия» — эти слова находим в заключительной части речи «О пользе наук и художеств».

* * *

Подобно другим разночинцам, которым удалось в XVIII веке пробиться к знаниям, стать учеными, студенту, позднее адъюнкту и профессору Петербургской Академии Степану Крашенинникову всю жизнь пришлось испытывать жестокую нужду. Ученые звания не избавили его от бедности.

Сохранились пожелтевшие от времени листки бумаги с короткими строками прошений Крашенинникова. В одном из них, написанном в 1747 году, Крашенинников просит Академию выдать ему в счет жалованья десять рублей и поясняет, почему он вынужден обращаться с этой просьбой: «Нахожусь в такой бедности, что дневного пропитания почти не имею». Далее он пишет, что болен и ему нужно купить лекарств, а их «из аптеки в долг не отпускают». В другом прошении, написанном позднее, Крашенинников вновь просит несколько рублей, так как «лекарства купить не на что…».

Постоянная борьба с нуждой подтачивала силы ученого. Жизнь его