Шерлок Крутиков и похищенные галактики - Александра Калинина

не дают.

И вот мы все застыли, как на картине. Только Лида пила какао.

Женька наконец пришёл в себя. Я думал, он сейчас расплачется, мы его будем утешать, скажем, что его простили, а потом получим от директора по медали.

Но Женька сказал, что мы от директора только по замечанию в дневник получим, потому что Андрей Андреич видел, как он, Черномазов, после объявления в школу заходил.

И это по камерам можно проверить.

Лида расстроилась:

– Мы урок пропускаем, а преступника не нашли. Может, спросить у охранника про камеры? Вдруг к нам действительно президент приходил?

– Нет, – отвечаю, – если бы охранник президента увидел, он бы к нам его не пустил, потому что учителя говорят, что мы не умеем себя вести. В наш класс даже фотограф после прошлого года идти не хочет. Мы так веселились, вместо того чтобы фотографироваться, что он чуть с ума не сошёл.

Женька тоже загрустил. Наверное, потому, что они с Ванькой пропускали урок, а ещё их могли с радио выгнать.

Я спрашиваю:

– Радиогении, а вы можете на следующей перемене музыку поставить весёлую?

Женька кивнул:

– Ага, нам же так весело. Выбирай. Какую ерунду мелкота любит?

Я попросил:

– Давайте «Песню мамонтёнка».

Лида удивилась:

– Андрей, ты ничего веселее не придумал?

– Настроения нет.

Зато у меня был план…

* * *

На перемене Ванька прочёл шутку от Киры, враку от Женьки и добавил:

– Я опозорил имя ведущего новостей, и я ухожу. На прощание послушайте весёлую песню.

Он приставил маленький динамик к микрофону.

– Это ещё зачем? – спросил я его на ухо, чтобы никто не слышал.

– Так я с телефона все песни включаю, а чтобы громче было, купил динамик.

Понятно, думаю, почему такой звук у музыки в нашей школе, что уши в трубочку сворачиваются.

Вовка, как это услышал, обрадовался:

– Значит, с телефона крутишь! А утром ты что включал, ну, до президента?

– Я радио включал, но президент точно по радио этого не объявлял. Я проверил, – Ванька задумался.

Отхлебнув воды из графина, я произнёс:

– Знаю я одну шутку, осталось найти того, кто её тоже знает.

Я резко открыл дверь кабинета. За ней стояла Кира.

Она подошла к Ваньке и, дождавшись, когда песня закончится, спросила:

– Ну как, Вань? Может, ты признаешься, что сам подшутил?

Неужели он это сам, думаю.

Ванька сел на стол, ноги поджал:

– Не я это.

И тут Шерлок полез Кире в карман. Она схватила его за руку и вытащила её.

– А что в моей луке? – Шерлок радовался. – Я заметил, что Кила засовывала в калман вот эту штуку. – И он протянул нам непонятность какую-то.

Кира растерялась, молчит, а Юрка штуковину повертел и заявил:

– Всё ясно, это передатчик. Ерундовина такая. Она может заглушить радио…

Шерлок вылупил глаза.

– Заглушить – это значит радио вообще говорить не сможет. А ещё некоторые делают так. Они заставляют наше радио молчать, а сами включают свои песни. Или делают объявление голосом президента, например… Можно что-нибудь сказать на телефон своим голосом, а он повторит это голосом известного человека, – говорит Юрка.

Кира на него рассердилась и назвала глупцом.

А я начал спорить:

– Он умнец умнющий! Где ты голос президента взяла? И зачем?

Кира топнула ногой, и у неё каблук сломался.

Я говорю:

– Топни второй ногой, а то идти неудобно будет.

Она села в угол, туфли сняла и заплакала. Лидка стала её утешать:

– Не переживай, каблуки даже вредным ремонтируют.

Кира, сквозь слёзы:

– Просто это нечестно. Я лучшие шутки на радио писала. И настоящие новости приносила, а не выдумку. Но выбирали всегда Женькины, потому что у него интереснее. Сказки всегда интереснее. И к микрофону меня не пускают – мне скоро школу заканчивать, так и не посижу в этом кабинете. Хотела тренироваться быть журналистом. А мне не разрешали, потому что я опаздываю утром на уроки. А радио должно приветствовать всех до первого звонка!

Я очень удивился. Почему она хочет быть журналистом, а новости настоящие рассказывает? Папа всегда говорит, что в телевизоре всё врут, там одни сказки, а не правда.

Тут вошёл Андрей Андреич:

– Молодёжь, выключите микрофон, ваш разговор вся школа слышала. Даже Антонов из одиннадцатого «Б», а он вечно в наушниках ходит, – он подумал и добавил: – Хотя нет, не выключайте. То, что Кира сделала, не шутка – это преступление практически.

Старшеклассница выхватила свой передатчик и давай бить по нему каблуком:

– Ломайся, я не хочу быть преступницей. И никому не советую! Простите меня, – крикнула она в микрофон.

Андрей Андреич её простил, школа тоже. Правда, на следующий день все только про Киру и говорили.

– Интелесно, а её возьмут в ведущие? – Шерлок натягивал шапку.

Лида застегнула дублёнку:

– Возьмут, но не в школу. Она сегодня моей сестре проболталась, что её на какое-то молодёжное интернет-радио взять решили. Самое настоящее. И знаете, чего она теперь боится? Что кто-нибудь её заглушит.

Мы с Юркой переглянулись.

Я говорю:

– Но это же будет преступление! И что тогда?

Юрка потрепал Шерлока по шапке:

– Тогда мы найдём злодея! Верно, брат?

Вот такая у нас команда! Мы всё сможем. «Потому что потому», как сказал бы Шерлок.

История четвёртая

Вертолётные галактики

Я же говорил, что каникулы – вредины. Они и в этот раз так быстро пронеслись, как мы должны на физкультуре бежать, чтобы пятёрку получить. Хотя у нас самые сообразительные на переменах бегают, а на физкультуре силы берегут. Спортивный зал – это вам не коридор, там хорошо только в мяч играть. А на переменах так здорово носиться – всюду препятствия и полицейские сирены, то есть оклики учителей и дежурных. Очень они переживают за нас. Но мы редко ломаем руки или ноги, чаще синяки получаем, потому что падаем правильно.

Но сегодня Юрка заявил, что падать правильно – неправильно.

– Это почему? – Антон сидел и потирал колено прямо через дырку на нём. То есть через дырку на брюках. Колено у него хорошее, прочное. – Если что-то делать правильно, то это не может считаться неправильным.

– А если я помогаю тебе на контрольной. – Юрка осторожно поднимался с пола. – Если я тебе списывать даю, это правильно?

– Да, потому что ты мой друг! Это даже лучше, чем поступки борцов за права котиков!

Юрка вздохнул:

– А если бы ты был учителем? Что