Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона - Жорж Сименон

— Как скоро придет доктор?

— Через несколько минут.

Что она думала о нем? Время от времени Адил-бей чувствовал на себе ее взгляд, но это был все тот же равнодушный, безразличный взгляд, которым она смотрела на окружающие ее вещи.

— Вы можете идти обедать.

Турок знал, что через несколько мгновений он увидит, как его секретарша войдет в комнату на другой стороне улицы, снимет свою шляпку и сядет спиной к окну. Именно там было ее место.

Говорила ли она о своем начальнике? Рассказывала, что он сказал, что сделал? В любом случае, оба ее сотрапезника не выглядели людьми, увлеченными беседой. Они ели медленно, один кусочек за другим. Прежде чем сделать глоток обжигающего чая, Колин клал в рот колотый сахар. Затем целых четверть часа он провел у окна, облокотившись о подоконник, и рукава его рубашки яркими пятнами белели на солнце, которое к часу дня заливало все дома квартала.

Были ли у него другие развлечения? Иногда по вечерам Колин выходил из дома вместе с женой, которая всегда носила одно и то же желтое платье, как Соня носила платье черное. В любом случае, ровно в полночь они появлялись у окна, наслаждаясь вечерней прохладой. Они никогда не зажигали свет, чтобы раздеться.

Возможно, они поступали так, потому что девушка-секретарша уже спала? Но и она сама тоже укладывалась спать в полнейшей темноте. Утром, когда соседи открывали окна, Соня всегда уже была готова, шляпка на голове, постель убрана. А вот ее невестка могла долго бродить по комнате неодетой, иногда она даже вновь ложилась в постель, где, читая, проводила большую часть утра.

— Войдите!

Пришел доктор. Он положил свой чемоданчик и фуражку на стол и с вопрошающим видом повернулся к Адил-бею.

— Вы говорите на французском?

— Немного.

— Я себя не слишком хорошо чувствую. Полное отсутствие аппетита, порой тошнота, бессонница.

Все это Адил-бей произнес весьма угрюмым тоном, как будто винил в своих несчастьях врача.

— Раздевайтесь.

Неудачное начало. Адил-бей надеялся поболтать, успокоиться, получить хоть какие-нибудь сведения, и вот, без всякой причины, они разговаривают друг с другом как заклятые враги.

Стараясь спрятаться от всевидящих окон, турок удалился в самую темную часть комнаты и снял пиджак.

— И рубашку тоже.

Доктор равнодушно смотрел на обнаженную плоть, на торс, уже начавший заплывать жирком, на покатые плечи.

— А раньше вы никогда не болели?

— Никогда.

— Дышите… Покашляйте… Дышите…

Адил-бей по-прежнему видел спину Сони, профиль ее брата, тяжелые черные волосы грузинки.

— Присядьте.

Это было необходимо, чтобы проверить рефлексы коленей. Затем доктор измерил артериальное давление пациента, и Адил-бей почувствовал, как аппарат сжимает его руку.

— От чего умер мой коллега? — спросил консул, стараясь, чтобы его голос звучал как можно естественнее.

— Я забыл. Мне необходимо взглянуть в мои карточки.

Доктор посмотрел на пациента, как будто спрашивая себя о том, что еще он может исследовать.

— Ложитесь.

Он прощупал селезенку, печень. Вот и все. Мужчина навел порядок в чемоданчике.

— Итак?

— Вы излишне нервны, подавлены. Я бы посоветовал вам принимать перед сном немного брома.

— Где я могу его приобрести?

— Следует написать в Москву. Вам необходима только легкая пища.

— Что-то не так?

— Ничего… И все понемногу…

И он ушел, потеряв всякий интерес к Адил-бею, который последовал за врачом с голым торсом и лямками, спущенными на бедра.

— Вы полагаете, это серьезно?

— Никогда нельзя сказать заранее. Что касается брома, вы — иностранец, и весьма вероятно, вам доставят его кораблем весьма скоро. У нас же медикаменты трудно раздобыть.

Адил-бей хотел поинтересоваться у доктора, нет ли у него какой-нибудь болезни сердца, но было слишком поздно. Медик уже вышел на лестничную площадку. В комнате раздалась телефонная трель, и консулу показалось, что по спине Сони, там, на другой стороне улицы, пробежала легкая дрожь.

— Алло, да, это я!

Это была госпожа Амар, которая звонила почти каждый день, но которую Адил-бей встретил только один раз, на пляже, когда она направлялась к купальне для дам.

Еще до своего приезда в Россию турок узнал, что в этой стране принято купаться обнаженными, и он уже представлял себе сумятицу загорелых тел, согретых солнцем и обласканных волнами.

В реальности огромный галечный пляж был разделен на две зоны, огороженные колючей проволокой, что заставляло думать о концентрационных лагерях. Вход на пляж стоил двадцать пять копеек, и мужчины купались с одной стороны, а женщины с другой.

— А вот я вас и поймала бродящим по пляжу! — воскликнула Неджла Амар слишком звонким голосом.

По правде говоря, чуть позже он еще раз прошелся вдоль колючей проволоки, напустив на себя фальшивоозабоченный вид, втайне надеясь встретить персиянку. И вот теперь она кокетливо мурлыкала в трубку телефона:

— Угадайте, какую прекрасную новость я вам сейчас сообщу?

— Я не знаю.

— Ну, угадайте!

— Мое правительство решило отозвать меня в Анкару?

— Злюка! Сегодня утром Амар уехал в Тегеран, он вернется не раньше чем через десять дней.

— А!

— И это все, что вы можете сказать?

— Я не знаю, что сказать.

Адил-бей по-прежнему стоял с обнаженным торсом.

— Ну, если так, то я не приду к вам пить чай, как намеревалась это сделать.

— Нет, приходите!

— Вы этого хотите? А вот я не уверена, что должна это делать. Особенно если я рискую столкнуться с вашим ангелом-хранителем!

В трубке послышался неприятный шум, который должен был означать поцелуй. Колин все еще стоял у окна напротив, и дым от его сигареты поднимался вверх в неподвижный воздух.

Когда к одиннадцати часам вечера начальник приморского отдела ГПУ, вернувшись из клуба, открыл окно своей комнаты, окно консульства также было открыто, а в нем маячил размытый светлый силуэт.

Колин вновь на какое-то мгновение нырнул в темноту комнаты, чтобы снять уличную обувь и надеть домашние тапочки, а также захватить из пиджака пачку сигарет.

Адил-бей, стоявший напротив, не двигался. Его окружала темнота, а сквозь тонкую ткань рубашки мужчина ощущал холодок камня на своих локтях.

На улочке, лежавшей перед домом, не было ни единого человека, но где-то вдалеке, через несколько улиц, раздавались шаги. Можно было даже расслышать — ведь ветер дул с северо-запада — музыку, звучащую в баре на набережной. Этот бар предназначался для иностранных моряков.