(Не) влюбляйся - Елена Левашова

Он чешет затылок, словно это поможет ему быстрее соображать. Неужели, такой парень не знает, как управляться с девушками? Никогда не поверю.

— Смеешься, мелкая? — прищуривается он. Наверное, смешинки в моих глазах слишком ярко светятся.

— Ты забавный, — отвожу взгляд. Хорошо, что сейчас ночь и он не видит моих пунцовых щек… — Я танцую и пою. Любимый цвет… Хм… Ты меня озадачил. Наверное, голубой. А, знаешь почему?

— Почему же? — со скукой в голосе отвечает он.

— Голубой — цвет свободы. Это непередаваемое ощущение — лететь на байке стрелой и разрезать колкий непослушный воздух. Сливаться с ним, понимаешь? Становиться частью мироздания и захлебываться восторгом… Чувствовать себя почти богом, способным остановить время. Жить. Дышать. Замечать каждую мелочь и не замечать ничего… Любить и ненавидеть — остро, ярко, на грани. Ходить над пропастью и тонуть в пучине. Это… Байки — моя страсть, — вздыхаю облегченно, вывалив на Никиту мои чувства. Наверное, мое лицо озаряется в этот момент, сияя в темноте, как факел…

— Конечно, понимаю. И… разделяю твои чувства. Потому что люблю байки не меньше. Моя мама боится, что он меня когда-нибудь убьет, — грустно вздыхает Никита. — А что ты поешь? И танцуешь.

— Да все подряд! У меня и бабуля певица. Кстати, в кафе мы приходили после выступления. Она и сейчас поет в ансамбле «Русское поле». Я люблю исполнять джаз на английском, современные песни, но и романсы тоже знаю. Танцую почти все — родители меня с раннего детства куда только не водили. И мама у меня творческая личность… — выдавливаю, потупив взгляд. Наверное, о маме говорить не надо?

— Ты говорила, что мамы у тебя нет.

— Она уехала… То есть… Ох, Никита. Ладно, расскажу, — хлопаю Никиту по коленке и тотчас одергиваю руку — я купила его и не имею права вести себя, как добрая подружка. Осознание происходящего отзывается в сердце приступом тупой боли. — Мама уехала пять лет назад. Отец застукал ее с любовником и выгнал. Сейчас она живет в Кабо-Верде, это остров Зеленого мыса. Так что мы с сестренкой находимся под опекой папы, — закатываю глаза и качаю головой.

— А сестре сколько лет?

— Семнадцать. Ее зовут Ника. Николетта — мои родители те еще выпендрежники. А ты спортом занимаешься? — спрашиваю и тотчас краснею, вспоминая его твердые выступающие мышцы, подрагивающие под моими пальчиками.

— Да какой там спорт? Турники во дворе, бег по лесу. Отец рано умер, мне пришлось работать, чтобы удовлетворять свои нужды и Степкины. Тебе не понять.

— Наверное. Не буду спорить, — соглашаюсь, в очередной раз подчеркивая пропасть между нами.

— Понятно. Вроде бы все обсудили, Злата? Договаривайся с папой насчет знакомства. Надеюсь, тебе не грозит пансионат. Хотя… Наверное, любая девушка мечтала бы учится за границей.

— Что ты! Это не учеба, а тюрьма! Ладно, Ники, давай разъезжаться. Поздно уже.

— Ники? А ты тогда кто?

— Золотко, кто же еще? — хихикаю в ответ. — Все близкие меня так называют. Насчет обеда напишу. Пока.

Глава 11

Папа удивленно вскидывает бровь, когда я сбивчиво сообщаю о визите «жениха». Отвожу взгляд, не в силах выдержать его — прищуренный и острый. Мямлю, разглядывая домашние тапочки:

— Его зовут Никита, мы недавно познакомились, но я…

— Покраснела, вижу, — крутит он в руках карандаш, восседая в кресле кабинета. Свежий и спортивный — папа еще может дать фору молодым. Но скверный и вспыльчивый характер мгновенно выдает его возраст и лишает преимущества. — Ладно, дочка. Если парень окажется приличным — а я надеюсь он не из среды знакомых мне лоботрясов — выполню обещание насчет пансионата. Но понравиться мне…

— Невозможно, пап. Знаю, — выдыхаю беспомощно.

— Не так. Трудно, но можно. Иди, Золотко. Попроси Дину испечь яблочный пирог. Во сколько придет этот парнишка?

— В четыре, пап.

«Парнишка», — от папиного представления о парне хочется улыбнуться. Никита высокий взрослый мужчина, не иначе. Никакой не парнишка, а… Самый притягательный, умный, добрый… Похоже, я втрескалась не на шутку… Потому что думать ни о чем не могу — только о нем.

Никита подъезжает вовремя. Паркует старую машину на подъездной дорожке возле ворот и звонит в домофон. Жму на кнопку и бегу со всех ног его встречать. Звук шагов отдается гулким эхом от высоких каменных стен дома, вторя заполошно бьющемуся сердцу… Распахиваю калитку и встречаюсь с Никитой взглядом.

— Привет.

— Привет, Злата. То есть… Золотко, — улыбается он. — Не обольщайся, мелкая, это я репетирую.

— Входи. А почему ты не… — вздыхаю, так и не решившись произнести «не оделся нормально, подобающе случаю, прилично?».

— Я не должен понравиться твоему папе, Злата, — ультимативно говорит Никита, угадав мое возмущение.

На нем те самые уродливые штаны и застиранная футболка, видавшие виды кеды, слаба богу чистые. Ловлю себя на мысли, что мне плевать, как Никита одет. Я теряю голову от него — разодетого или в старой майке, строгого или улыбающегося… и это очень плохо. Плохо кончится — во всяком случае для меня.

— Да, ты прав. Но, тогда он отправит меня в пансионат, посчитав тебя недостойным. Об этом ты не подумал? Мог бы подыграть, Никит… — протягиваю жалобно.

— Злата, я бедняк. И не хочу строить из себя непонятно кого. И… У меня приличной одежды нет — я купил брату вещи для школы, новые туфли, рюкзак. Помог матери с ремонтом балкона — осенью из него дует. Я не желаю притворяться другим. И молчи про Америку.

«И не надо… Потому что я таю от тебя… Такого, как есть».

— И не надо притворяться, Ники, — отвечаю непринужденно, чувствуя, как разрушаюсь внутри. Он меня точно погубит… Между нами нет ничего, а я уже люблю… Он еще не уехал, а я тоскую, едва сдерживая желание выть на луну… Разве так бывает? Не понимаю, как это работает? Амур стреляет и сразу попадает в сердце? Или стрела постепенно пронзает тебя насквозь? Ладно, спрошу у бабули…

Папа встречает нас вежливо-сухо. Кивает в ответ на приветствие Никиты и жестом указывает на стул — аккурат напротив своего. Обед мы решили устроить в крытой беседке, расположенной в тени высоких старых берез.

— У вас очень красивый дом, Леонид Сергеевич. И сад, и газон… — произносит Никита, усаживаясь за стол.

— Где-то я тебя видел, парень, — прищуривается отец, пропустив комплименты Никиты.

— Я прислуживал официантом на вашем вечере.

— Так вы тогда и познакомились с моей дочерью? — отец переводит взгляд на подошедшую Дину. Она раскладывает по тарелкам дымящиеся кусочки мяса, разливает по бокалам домашний лимонад.

— Нет, папуль, — включаюсь я, поерзав на стуле. —