Что мы делаем в постели: Горизонтальная история человечества - Брайан Фейган

Затем нужно отработать положенное количество часов. По словам журналистки Арианны Хаффингтон, с началом индустриализации сон «стал просто еще одним рыночным продуктом, от которого должна быть получена максимальная выгода»{31}. Эта направленная культурная обработка начинается с раннего возраста: пятилетних детей заставляют вставать в школу по расписанию и наказывают за опоздание. Томас Джефферсон, не самый горячий сторонник индустриализации, рассматривал всеобщее школьное образование как ключевой элемент демократической республики, но на практике оно оказывается также и удобным инструментом подготовки молодого поколения к будущим беспощадным требованиям расписания на рабочем месте.

Такое культурное научение приводит к тому, что при пробуждении в ночные часы, возможно продиктованном естественным для нас ритмом двухфазного сна, нас может охватывать страх: как мы справимся с наступающим днем?! Миллиарды из нас принимают таблетки, другие просто волнуются. Однако до эпохи карманных часов, фабричных смен и расписаний поездов сон не имел никакого определенного графика. Была единственная закономерность: чем позже отходишь ко сну, тем позже наступает пробуждение для ночного бодрствования и второй сон. Например, в одном из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера, а именно в «Рассказе Сквайра», дочь татарского владыки Канака ложилась спать «вскоре после наступления вечера» и просыпалась задолго до рассвета после своего первого сна, в то время как ее спутники оставались на ногах гораздо дольше, а затем спали, пока не разгорался новый день.

Индустриальная эпоха добавила новое искушение: ночь вдруг превратилась в освещенное фонарями время отдыха и развлечений. Не то чтобы эта идея была новой. Нечто похожее на уличное освещение существовало, например, в древних римских городах Эфесе и Антиохии. В Кордове на юге Испании при исламском владычестве в IX веке также имелось некоторое уличное освещение. Но, конечно, до промышленной революции фонари устанавливались далеко не повсеместно. Распространение дешевого газового света и появление электричества означало, что к концу XIX века уже не только аристократия могла засиживаться допоздна. Мэттью Уокер, исследователь сна из Калифорнийского университета в Беркли, утверждает, что нарушение естественных ритмов сна принесло нам излишний вес, болезни и депрессии{32}.

В прошлом ночь была темным временем суток. Работая археологами в чрезвычайно отдаленных регионах, мы на собственном опыте смогли получить представление о том, каково это – жить в мире без электричества. Когда мы проводили раскопки на безлюдном участке йеменской равнины Красного моря, наш типичный вечер проходил примерно так: мы сидели у костра до наступления темноты (а зимой это может происходить рано), понимали, насколько непрогляден мрак, включали фонарик, на который тут же слетались несметные тучи насекомых, выключали фонарик, вспоминали, что завтра нам нужно будет вставать с первыми лучами солнца – в пять утра, и уходили спать в палатки.

В наше время тяготы ночи иногда забываются. В английском языке темнота имела свое собственное название: ночная пора. Даже в больших европейских городах средневековые путешественники нанимали факельщиков, чтобы те помогали им отыскать путь. В Лондоне их называли link boys – они несли горящий факел, чтобы освещать дорогу, и заодно выступали в качестве эскорта{33}.

Все стало меняться только в 1667 году, при французском короле Людовике XIV. Его правительство начало устанавливать в столице масляные светильники, и в 1670 году на улицах Парижа насчитывалось уже около трех тысяч фонарей, а к 1730 году их число удвоилось. К концу XVII века более пятидесяти европейских городов последовали примеру Парижа. В 1807 году улица Пэлл-Мэлл в Лондоне стала первой в городе, освещенной газовыми фонарями. К 1823 году почти сорок тысяч фонарей освещали уже более 300 километров лондонских улиц.

Освещение общественных пространств произвело революцию в жизни города. Люди чувствовали себя более защищенными, тогда как прежде, выйдя ночью за порог, становились легкой добычей для затаившихся в темноте грабителей. Впервые представители самых разных слоев быстро растущего населения города могли наслаждаться ночной жизнью и общаться до рассвета. Шумные ночные гуляки стали новой проблемой, работающие до утра пабы и бары превратились в особый источник общественных беспорядков. Отчасти по этой причине в первой половине XIX века в Лондоне появилась первая профессиональная полицейская служба. Постепенно ночное время становилось более безопасным. При всех наших современных проблемах со сном чувство безопасности ему только способствует – именно поэтому, как обнаружили исследователи сна, домашние кошки и лошади спят дольше, когда находятся в своих домах или загонах{34}. Возможно, некоторые из наших современных потерь в области сна компенсируются выгодами, которые мы иногда упускаем из виду.

А как насчет идеи о том, что непродолжительный сон на самом деле означает более высокую продуктивность? Многие из наших лидеров утверждают, что им не нужно много спать, среди них Маргарет Тэтчер, Билл Клинтон, Дональд Трамп. Опять же, процитируем Арианну Хаффингтон: «Отказ от сна стал… признаком силы, показателем мужественности, максимальной работоспособности». Однако эта маскулинность не является исключительно современной чертой, поскольку каждая из мировых цивилизаций (или каждая из тех, что оставили письменные свидетельства) была патриархальной: миром правят мужчины. Мы можем обнаружить мачизм еще в Древней Месопотамии.

Некоторые из величайших полководцев вызывали восхищение еще и потому, что мало спали, в их числе Александр Македонский, Ганнибал, Наполеон. Уинстон Черчилль, возможно, самый известный мало спавший политический деятель: он верил в полуденный сон, который некоторые ученые считают частью нашего врожденного циркадного ритма. «Вы должны спать иногда между обедом и ужином, – советовал Уинстон Черчилль. – Разденьтесь и лягте в кровать. Я так поступаю каждый день. Не надо думать, что вы успеете за день меньше, если какое-то время потратите на сон. Вы сделаете намного больше. У вас будет целых два рабочих дня в течение одного дня. Если не два, то полтора, я вам гарантирую! Когда началась война, я должен был спать днем, поскольку это был единственный способ справиться со своими обязанностями»{35}. Именно эта привычка позволяла ему ложиться очень поздно вечером и спать всего четыре часа, отчего страдали его подчиненные. Черчилль в своей постели не только спал, но и принимал важные решения, беседовал с генералами, министрами, там же планировал разгром Гитлера.

Были и другие энергичные люди, проповедовавшие короткий сон. О Леонардо да Винчи говорят (возможно, присочиняя), что он писал Мону Лизу, отдавая сну лишь два часа в день, да и то урывками, по пятнадцать минут каждые четыре часа. Бенджамин Франклин придумал убийственную фразу: «Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет». Однако его дневники свидетельствуют о другом: спал он довольно много, обычно с десяти вечера до пяти утра. Вольтер спал всего четыре часа в сутки, хотя этому режиму, несомненно, способствовала его привычка выпивать по сорок чашек кофе в день. Неслучайно потребление кофе резко возросло с наступлением индустриальной эпохи.

Большинство людей страдают, если не высыпаются: хорошо известно, например, о «черной собаке» депрессии, которая всю жизнь преследовала мало спящего Уинстона Черчилля. Тем не менее существует редкая категория людей, которые легко обходятся примерно пятью часами сна в сутки без каких-либо неблагоприятных последствий для здоровья. Эти исключительные люди, для которых непродолжительный сон вполне естественен, склонны к позитивному и оптимистичному мировоззрению. Очень долгий сон, напротив, связан с пониженным фоном настроения. Томас Эдисон, который сделал больше, чем кто-либо другой, чтобы положить конец практике двухфазного сна, тоже был одним из естественно мало спящих людей, оставивших след в истории. По рассказам, ему требовалось всего около четырех часов сна, которые он часто проводил на койке в своем кабинете или на полу возле рабочего стола. Презирая тех, кто считал, что они нуждаются в большем, он в возрасте восьмидесяти лет писал в The New York Times: «Человек будущего станет спать меньше… В древности люди были вынуждены вставать и ложиться вместе с солнцем… Через миллион лет люди вообще не будут спать. В сущности сон – просто нелепица, дурная привычка. В мире нет ничего более опасного для продуктивности человечества, чем