Спиноза - Петр Люкимсон

Одна из таких громких дискуссий вспыхнула в амстердамской общине в 1635 году, то есть когда Бенто Спинозе было три года. Чтобы понять ее смысл, следует вспомнить, что у многих евреев города в Испании и Португалии остались близкие родственники, перешедшие в христианство и так и не вернувшиеся в лоно иудаизма. Так как по еврейским понятиям они совершили страшный грех измены Всевышнему, то евреев Амстердама как детей своего времени волновал вопрос: погибли ли души их родственников окончательно или все же есть шанс, что в будущем они удостоятся прощения и будут возрождены к жизни при воскресении мертвых?

Группа еврейской молодежи обратилась с этим вопросом к главному раввину общины «Бейт Яаков» Саулу Леви Мортейре, и тот был категоричен: крестившиеся и не вернувшиеся после этого с покаянием евреи совершили грех, которому нет прощения, а потому обречены на вечные адские муки.

«Как же так?! — возразил один из юношей. — Разве не сказано в Талмуде, в трактате «Сангедрин»: «Каждый еврей имеет долю в грядущем мире». «Каждый» — значит, если даже он согрешил, он остается евреем. Его душа не будет уничтожена, а наоборот, рано или поздно получит прощение и награду!»

Раввин Мортейра возразил на это, сославшись на Рамбама, который считал, что еврей, нарушивший ту или иную заповедь, является грешником, но в случае раскаяния и исправления своего греха такой еврей удостаивается спасения. Именно об этом случае, пояснил Мортейра, и сказано: «Согрешивший еврей остается евреем». Однако если еврей своим поведением отрицает хотя бы один из тринадцати принципов иудаизма Маймонида (Рамбама), то он теряет связь с еврейским народом и уже не может рассчитывать на прощение и спасение своей души.

«Сказано: «каждый еврей», но ведь они больше не евреи, и, таким образом, все решено!» — констатировал раввин Мортейра.

Молодых людей, похоже, не очень устроил такой ответ, и они обратились с тем же вопросом к хахаму (раввину) общины «Бейт Исраэль» Исааку Абоабу да Фонсеке. Но дело в том, что Абоаб да Фонсека сам родился в 1605 году в Португалии в семье «новых христиан» и лишь в 1612 его семье удалось сбежать из страны и добраться до Амстердама, чтобы там сразу после переезда вернуться к вере предков. Таким образом, чувства своих соплеменников, тревожащихся за души близких родственников, были ему близки и понятны.

Кроме того, в отличие от раввина Мортейры, сосредоточившегося в первую очередь на изучении Талмуда и Галахи, раввин Исаак Абоаб был в первую очередь увлечен каббалой — еврейским мистическим учением и смотрел на мир именно под этим углом зрения.

Раввин Абоаб, разумеется, высказал иное мнение, заявив, что души выкрестов еще нельзя считать совершенно погибшими.

Этот теологический спор на какое-то время расколол амстердамскую общину, так как почти ежедневно на своих уроках Священного Писания, а затем и в субботних проповедях два пользующихся большим авторитетом раввина высказывали прямо противоположные суждения и выискивали все новые доводы в защиту своей позиции.

В конце концов раввин Мортейра обратился в раввинатский суд Венеции, считавшийся высшим авторитетом для амстердамской общины. Судьи постановили, что в данном споре совершенно прав раввин Мортейра, а не Абоаб да Фонсека, и посоветовали обоим раввинам «подать пример ученикам и примириться». Однако по возвращении обоих духовных авторитетов в Амстердам все началось заново, и дело доходило до драк их сторонников. В ответ в начале 1636 года из Венеции на имя раввина Абоаба пришло следующее письмо:

«Мы с нетерпением ожидали дня, когда придет радостная весть о том, что в вашей общине воцарился мир. Увы, мы крайне разочарованы тем, что наши ожидания не оправдались… Как нам стало известно, именно вы, господин, стоите во главе тех, кто отрицает основы нашей святой веры и возможность вечного наказания, и проповедуете это публично… Мы требуем, чтобы вы также публично отказались от своих заблуждений и мировоззрения, отрицающего слова наших мудрецов и других великих раввинов».

Однако раввин Исаак Абоаб да Фонсека не только не прислушался к требованию раввинатского суда Венеции, но и в 1636 году издал книгу «Нишмат хаим» («Живая душа»). В этом своем труде он настаивал на том, что души «новых христиан» пройдут после смерти через ряд перевоплощений («гильгуль а-нешамот» — буквально «колесо душ») с целью их исправления и возвращения к еврейскому народу, а затем обретут и награду в «мире грядущем».

Разумеется, Бенто Спиноза был слишком мал, чтобы запомнить бушевавшие в ходе той дискуссии страсти, но их отголоски, вне сомнения, доходили до него во время учебы в школе «Талмуд — Тора».

Что касается предположений некоторых исследователей о том, что отец Спинозы был знаком с Уриэлем Акостой, последний бывал у него в доме и рассуждения великого вольнодумца оказали решающее влияние на формирование мировоззрения философа, то это уже чистой воды спекуляция. Акоста не мог бывать в доме Михаэля де Спинозы по той простой причине, что на него было наложено отлучение (херем) и любой, кто с ним общался и вел дела, также подлежал отлучению.

Понятно, что Михаэль де Спиноза на такое пойти просто не мог, и приводящаяся во многих книгах о Спинозе картина, где будущий великий философ в образе мальчика в розовом костюмчике и парике сидит на коленях у Акосты и они вместе изучают какой-то гигантский фолиант, — не более чем ни на чем не основанная фантазия художника.

Когда с Ариэля Акосты в первый раз был снят херем, Спинозе было около года, так что он никак не мог быть очевидцем ни этого события, ни последовавшего вскоре нового наложения херема.

Встречать Акосту на улице, будучи ребенком, Спиноза, безусловно, мог. Вместе с тем слабо верится, что он был свидетелем того, как мальчишки гонялись за ним с камнями — хотя бы потому, что отлученного в иудаизме не принято травить каким бы то ни было образом; его наказание как раз и состоит в том, что он как бы перестает для всех существовать; к нему относятся, как к тени.

Но вот свидетелем страшной и унизительной сцены второго покаяния Акосты в 1640 году, когда после тридцати девяти ударов плетьми еретик распростерся на пороге синагоги и, выходя на улицу, все прихожане переступали через него, Бенто Спиноза, безусловно, был. Ему в то время вот-вот должно было исполниться восемь лет — возраст вполне достаточный для того, чтобы такая сцена врезалась в память и породила немало вопросов.

С этой точки зрения предположение Моисея Беленького, что после пережитого потрясения Спиноза мог заинтересоваться личностью Акосты и уже подростком или юношей прочитать его сочинения, выглядит вполне правдоподобным.

В 1638 году в жизни евреев Амстердама произошло важное событие: собрание сеньоров приняло решение об объединении трех «португальских» общин и создании совместной школы «Талмуд — Тора». Главным раввином объединенной общины и одновременно директором школы с жалованьем 600 гульденов в год был назначен глава общины «Бейт Яаков» раввин Саул Леви Мортейра. Помимо преподавания в школе и приема евреев для ответов на возникающие у них различные вопросы раввин Мортейра должен был заниматься с наиболее способными учениками, а также как минимум три раза в месяц читать проповедь в синагоге.