Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой - Александр Лысев

Утром явился нарочный с приказанием прибыть в штаб дивизии, расположившийся в соседнем городке к западу. Их вызывал полковник Бутов. Метаморфоза последних дней стремительного продвижения вперед – штаб расположился на ночлег впереди подразделений разведки. Раньше подобное было бы немыслимо. Либо немцы их за это тут же жестоко бы наказали. Теперь грузовик с разведчиками, направляясь в назначенный им населенный пункт, обгонял бесконечную вереницу тянувшихся на запад подразделений. Несколько раз их окликали – спрашивали о каких-то воинских частях, кто-то отстал, кто-то искал своих. Выяснилось, что задававшие подобные вопросы даже не принадлежат к дивизии Бутова.

– Бардак на дороге, – ворчал Быков, медленно объезжая по обочине одну колонну за другой. – Сейчас сюда, не дай Бог, хоть один немецкий самолет – таких бед натворит…

– Не каркай, – негромко цедил сквозь зубы Марков, озабоченно поглядывая в небо из-под ветрового стекла.

Наконец выбрались на пустой отрезок великолепного шоссе. «Опель» весело урчал двигателем, Быков поддал газу и, разогнавшись, воткнул пятую передачу. Минут десять катили с ветерком. Грузовик весь гудел, но уверенно пер вперед.

– Восемьдесят километров жмем! – по-мальчишески восторженно глянул на Маркова обычно всегда сдержанный ефрейтор. – Дорога – сказка!

Очень быстро сказка закончилась. Впереди нарисовалась пробка из людей и техники. Быков нажал на тормоза. Из кузова забарабанили кулаками в крышу кабины.

– Полегче! – заорал сзади Паша-Комбайнер. – Не дрова везешь!

– Ходи пешком! – чуть повернув голову, огрызнулся в открытое окно водитель.

Вскоре разъяснилась причина затора. Навстречу гнали пленных немцев. Они шли по встречной обочине, понуро опустив головы. Сами по себе пленные никому не мешали. Оживленный разговор завязался с их конвоиром – средних лет мужичком в выцветшем солдатском обмундировании с коротким кавалерийским карабином за спиной. Мужичок ехал верхом на смешной пестрой кобылке. Насколько можно было увидать, был он один-одинешенек на целую толпу немцев человек в пятьдесят. Впрочем, конвоира это ничуть не смущало. Направив кобылку на нашу пехотную колонну, он громко покрикивал:

– Гей, славяне! Дай дорогу – сверхчеловеков веду!

Пехота гоготнула, замедлила шаг в ожидании представления. Мужичок верхом на кобылке продолжал балагурить, демонстрируя недюжинные познания во вражеской идеологии:

– Высшая раса идет!

Пехота ответила дружным ржачем. Немцы, почувствовав, что разговор касается их, понуро отводили глаза, сутулясь, наклоняли головы вниз.

– Ну куда, куда ты прешь?! – в шутку легонько оттирая в сторону крупом лошади нашего парнишку-солдатика, покрикивал конвоир. – Дай пройти! Это ж белокурая бестия собственной персоной!

Пехота сгрудилась, сломав строй, почти застопорилась на месте. Добрая половина пехотинцев хохотала, держась за животы.

– Да что вы понимаете, чалдоны?! – притворно сердился конвойный. – Сразу видно – деревенщина неотесанная! У них дранг нах остен в самом разгаре!

Из солдатской массы полетели выкрики, на какой «нах» идти немчуре. Всеобщее веселье охватило и людей в проезжающих грузовиках.

– Давай-давай, – шутя, покрикивал на пехотинцев, остановившихся рядом с плетущимися немцами, конвоир. – Освобождай, робяты, жизненное пространство! Высшей расе дома места не хватало – на востоке плодиться захотелось!

– Мы им плодилки-то поотрывали! – задорно выкрикнули из задних рядов.

– Вместе с хотелками! – весело откликнулись с другого фланга.

– И еще оторвем!

– Под корень!

– Гы-гы-гы! – улюлюкала и крючилась от смеха пехота.

– Ой, балбесы, – высунувшись из окошка, качал головой Быков.

– Имеют право, – констатировал Марков.

– Это да…

Немцы молчали, уныло двигались по краю обочины, инстинктивно вобрав головы еще глубже в плечи. Были среди них молодые и пожилые, в униформах и знаках различия почти всех родов войск. Распоясанные кителя и длиннополые шинели, пилотки и кепи, стоптанные сапоги и ботинки с брюками навыпуск, мешки, котомки, кое у кого затасканные уставные ранцы телячьей кожи за плечами. Землистые лица, многие уже заросшие недельной щетиной. Пацаны в форме гитлерюгенда плелись в самом хвосте колонны, заметно приотстав – двое поддерживали своего третьего товарища, сильно прихрамывавшего на одну ногу.

В кузове «Опеля» Вася Бурцев спросил Фомичева, показывая пальцем на конвоира:

– Дядя Игнат, а как он один с такой толпой управляется? У него ведь только карабин. Это ж карабин, да?

– Да, Васек, коробок, – подтвердил Фомичев. – А управляется оттого, что бежать им некуда. Сломались они, Васек. А сломанный человек уже и не человек вовсе, а так – теленок несмышленый. Таких можно в одиночку целыми стадами гонять.

Немецкая колонна, пыля, проплывала мимо.

– Эй, Ганс, лови! – раздалось рядом.

Словно в компенсацию за насмешки, с одного из грузовиков в сторону пленных полетела банка тушенки. Шедший с краю долговязый немец поймал банку и, поклонившись на ходу в сторону грузовика, поспешно убрал ее в карман шинели. Смех улегся. Пехота возобновила свое движение на запад. Кто-то, проходя мимо «Опеля» разведчиков, смачно харкнул в сторону пленных. Плевок повис на рукаве кителя рыжего унтер-офицера. Тот съежился, сжался весь, но продолжал движение, не решаясь вытереться у всех на виду. Плюнувший советский солдат, застыв на месте, долго провожал немца свирепым взглядом, шумно дыша и раздувая ноздри.

– Пойдем, пойдем, – участливо развернули за плечи товарища однополчане, увлекая за собой.

Один из пехотинцев на ходу протянул встречному пленному краюху хлеба. Сверкнув из-под кепи на мгновение полыхнувшим взглядом, тот убрал краюху за пазуху и быстро опустил голову. Пожилой солдат сунул раненому пареньку из гитлерюгенда что-то завернутое в домотканую тряпицу. Паренек опешил, заморгал светлыми водянистыми глазами, потом затряс головой на длинной шее в знак благодарности. Солдат, не оборачиваясь, быстро зашагал в противоположном направлении. Немцы уже почти прошли мимо разведроты, когда послышались лязг гусениц и нарастающий рев танкового двигателя. Все обернулись назад. На большой скорости по левой стороне обочины шла «тридцатьчетверка», оставляя за собой клубы пыли. Бывалый механик-водитель по нескольку раз ненадолго ловко зажимал правую гусеницу, левой забегая вперед, давая танку на ходу вполоборота накатиться на колонну немцев.

– Дорогу, твари!!! – раздалось с башни.

Из открытого командирского люка «тридцатьчетверки» по пояс высунулся вихрастый мальчишка-лейтенант, без шлемофона, с выбритыми висками и затылком, с лицом, наполовину обезображенным ожогом. Комбинезон распахнут, на гимнастерке лейтенанта – Золотая звезда Героя. Немцы, как горох из мешка, сыпанули в кювет. Танк промчался мимо. Мужичок-конвоир на пестрой лошадке ездил вдоль обочины и отчаянно матерился. Немцы вылезали из кювета, отряхивались. Обошлось без жертв. Раздались гортанные команды на чужом языке. Пленные построились сами, большинство привычно одергивали кителя без поясных ремней.