Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

глаза наполнялись пустотой, словно не Николай Пожарский перед ними, а грязная тряпка для стирания с доски.

Школьные будни превратились для Кольки в ад. Учителя не придирались, одноклассники обходили его стороной, учеба шла легко. Но каждое утро при виде знакомого белого двухэтажного здания в груди острыми когтями скребла тоска. Часто он не выдерживал и сворачивал с тропинки, ведущей в школьный двор. Брел без цели по улицам, глазел на витрины магазинов, на прохожих, чтобы протянуть время до конца уроков. Классная руководительница Эмма Александровна несколько раз спрашивала Кольку о причине пропусков, выслушивала его скупое вранье о заболевшей сестренке или сломанном ключе, а потом и вовсе перестала задавать вопросы. Только в учительской вздыхала при виде новых отметок о пропуске в журнале напротив фамилии Пожарский, куталась в шаль и поджимала сухие узкие губы.

В это время Николай Пожарский с верным дружком Санькой Приходько разводил костер в своем «версальском дворце», как они в шутку называли разрушенный остов дома. На огне они готовили похлебку из ворованных продуктов, придумывали новую легенду о найденной сумке или щедрости незнакомого старичка за помощь пионеров, чтобы принести домой очередную партию провианта.

Война закончилась, но голод продолжался и даже стал сильнее. Страна, истощенная долгими годами сражений, лежала в разрухе. Дефицит рабочих рук, засуха и неурожай, разрушенные немцами деревни совсем уменьшили продуктовый паек, зато те же овощи, крупа, масло, молоко на черном рынке подорожали втридорога.

Перед каждой встречей с Давилкой Колька давал себе клятву, что помогает шайке последний раз. Но скудного пайка по карточке не хватало до конца месяца, и парню снова приходилось идти к кинотеатру «Родина». Там, у входа, по вечерам прогуливался наводчик Давилка, вычисляя своих жертв по богатым шубкам, трофейным часам и лакированным сумочкам.

После возвращения отца две недели Колька твердо решил завязать с двойной жизнью, две недели бормотал себе под нос целую речь, чтобы произнести ее перед Миханом. Пообещаю, что не сдам их никогда, буду молчать как рыба, но воровать больше не пойду.

После тяжелого разговора с отцом ноги сами привели мальчика знакомой дорогой к кинотеатру, прямо навстречу домушнику. При виде узкого лица с наглым выражением глубоко посаженных шныряющих глаз жулика у парнишки все внутри забурлило злостью. Хватит трусить, он не дезертир, как отец, и сможет объяснить ушлому Давилке, что Малыга больше не будет помощником бандитам.

Колька сделал шаг навстречу и, уставившись в мерцание железной фиксы, выпалил:

– Я – все. Я не буду больше с вами воровать. Не могу я дальше. Не сдам никого, – остальные слова приготовленной речи испарились из вихрастой головы. Он замолчал, лишь краешком сознания улавливая, как мелкой дрожью трясутся колени.

Михан кивнул, на лице застыла замороженная улыбка, хотя внутри ему так и хотелось выплюнуть в рожу наглому сопляку, что тот ему обязан. Всю войну Малыга лопал ворованные продукты, а после победы вдруг решил стать честным.

Но вместо ругательств Давилка прошипел:

– А ну давай к Черепу на разговор, там тебе покажут пионерию. – Он обхватил плечи мальчика тяжелым полукольцом жилистой руки, так что сильные пальцы больно впились в ключицу под школьным костюмом.

Колькино решение вывело его из себя, без хорошего форточника отработанная схема ограбления богатых квартир развалится: Михан находит богатеев, Череп дает «добро» на очередного толстосума, Танкист пасет, узнавая детали его жизни, Малыга залезает и по-тихому вскрывает хату, остается только зайти, собрать улов и свалить с фатеры втихую. Ломать двери и шуметь – это лишний риск, тем более сейчас, когда милиционеров с каждым днем все больше и вести воровскую жизнь все труднее.

Поэтому и решил Михан отвести малолетку к главарю, который давно и успешно руководил шайкой.

Владимир Иванович Черепанов, или, как они его называли между собой, Череп, снискал у уголовников полный авторитет, так как наперед знал все входы и выходы из любой сложной ситуации.

Черепа они нашли в его съемной квартире в Марьиной Роще. Дом Владимир Иванович целиком снимал у местной старушенции как раз с тех пор, как организовал шайку домушников. Никто и заподозрить не мог, что за кривым забором, в стареньком деревянном домишке притаились по-царски обставленные комнаты. Весь антиквариат, что доставался подельникам после очередного дела, оседал в неприметном жилище главаря.

Черепанов Владимир Иванович, из бывших дворян, офицер царской армии, при Советской власти свою любовь к роскоши прятал за наглухо закрытыми дверями трех комнат. Мягкие диваны, картины на стенах, трофейная немецкая мебель, граммофон, газовая колонка, огромный трельяж, фарфоровые сервизы – чего только там не было. Но подельники Владимира Ивановича в его жилье не допускались, за исключением Давилки. Из осторожности все встречи Череп проводил в кособоком сарае, где между сломанным верстаком и битыми горшками установил себе старое бархатное кресло.

После условного стука в окно Давилка сильным тычком в спину отправил Кольку в черный проем сарая. Через пять минут спустился с крыльца и вошел в сарай статный, подтянутый Владимир Иванович. Был он, по-домашнему, в шелковом халате с восточными узорами, наброшенном прямо на голое тело. Окинул недовольно взглядом застывшего у входа Кольку, кивнул вопросительно Давилке:

– Ну? Чего заявились?

– Вот соскочить хочет, сосунок. Пионерский галстук шею жмет.

Черепанов перевел вопросительный взгляд на Малыгу. У Кольки от страха обмякли ноги. Он набычился, с трудом скрывая дрожь в голосе, произнес:

– Воровать больше не буду. Обещаю, что в милицию не побегу.

Владимир Иванович хмыкнул. Рано или поздно это должно было произойти: парень из обычной семьи, в школу ходит, галстук красный носит, жиган стоящий из него никогда не выйдет. Это Череп знал по себе. Хоть и руководит он бандой воришек и домушников, но ему самому, бывшему военному, претит воровской шалман с его звериными законами. Даже к своей правой руке, Михану Давилке, он относится с презрением, скрывая свое омерзение от речи и внешности необразованного уркагана.

Когда Давилка притащил в домушники Кольку, тот был совсем еще ребенком. Сколько ему тогда было? Девять? Десять? А сейчас уже четырнадцать, в голове шестеренки заработали, страшно на дело ходить, понимать стал, что можно срок схлопотать. Тем более сейчас и малолеток в расход пускают, как и взрослых. Приказ Сталина. Привязать его надо к банде, примотать такой связкой, что крепче железной цепи.

Черепанов перебирал в раздумье кисти на поясе халата, проходился пальцами по их шелковым кончикам. Кивнул согласно:

– Отработай и уходи, держать не будем. Молчание гарантируешь?

Малыга тряхнул утвердительно головой, потом еще раз, в глазах мелькнуло удивление: вот так вот просто? Ограбить последнюю квартиру, и можно забыть о темной