Воркута - Ульяна Лобаева

Одна. Думала, найду ее, вытащу. Только Дупликация не выпускает тех, кто не соблюдает правила. Если уж заграбастала, то навсегда. Еле выбралась, морду вон мне покоцали… Прикоснулась к дуплеру. А ты-то что за хрен с горы, чего тебе надо от Бориски? Тоже хочешь попасть в Дупликацию?

- Я был на первом уровне.

Надька по-бычьи нагнула голову и злобно глянула на Илью:

- Нахрена? Кого-то оживить хотел?

- Никого, я этой ерундой не занимаюсь. Брата ищу, он прошел все уровни и отправился в комнату мертвеца.

- Опа! – Надька чуть не расплескала кофе. – На кой черт он туда поперся?!

- Ты знаешь, что на четвертом уровне можно прикрыть эту лавочку?

- Слышала, но не верю. Оттуда никто не возвращался, вообще никто. В соцсетях иногда появляются дурачки какие-то, пишут, что прошли комнату, но их легко на чистую воду выводят. Откуда тогда известно, что там можно схлопнуть Дупликацию? Байки все.

- Может, - кивнул Илья. – Но ведь может же быть хоть крошечный шанс, что Вовка жив.

- Этот шанс стремится к нулю, - фыркнула Надька.

- Вот я и хочу убедиться, - он отхлебнул кофе и поморщился. – Слушай, может, чего покрепче возьмем?

И они взяли. Взяли сначала бутылку водки в кафе с названием «Кафе», потом Надька начала говорить все громче и громче, размашисто жестикулировать, на нее стали оглядываться. Илья потянул ее на улицу, и они купили в ларьке две бутылки коньяка у монументальной, карикатурной продавщицы с синими веками и башней из желтых пергидрольных волос. Вызвали такси, но оно почему-то не приехало, и пока он, сосредоточенно хмуря лоб, пытался вызвать еще, Надька хлопнула ладонью по его смартфону и сказала:

- Да хер с ними, тут идти-то…

Надькин дом оказался совсем недалеко, и через десять минут блужданий по сумрачным воркутинским дворам она привела его к блочной пятиэтажке, правая часть которого оказалась нежилой, мертвой. Светились только с пяток окон в подъезде слева.

- Отключили три подъезда, - Надька сделала широкий жест, размахнувшись бутылкой коньяка.

Они поднялись на третий этаж, и Илья в прихожей сразу же свез задницей подставку для ключей и пластиковый подносик с рекламными газетенками – отвык от этих кургузых крошечных прихожек, в которых одному-то не развернуться.

- Вот ведь медведь! - Надька сняла свою толстую куртку и взглянула на него снизу.

Они пили коньяк и закусывали его чипсами, и Илья на минуту испытал то самое уютное и теплое чувство, которое бывает только тогда, когда ведешь задушевные разговоры на кухне старой хрущевки. С Кирой так никогда не бывало, и он даже не мог вспомнить, когда они вот так просто болтали обо всем. Кухня была тоже крошечная, оклеенная бумажными обоями в розочку, с красными в банками в горошек на полках, с плафоном лампы, рассеивающим теплый желтый свет. В их с Кирой кухне, оформленной хорошим московским дизайнером, с глянцевыми хромовыми поверхностями, дорогой мебелью и сложной системой освещения не было места этим старым мещанским банкам в горошек. Их кухня была красивая, изящная, и – совершенно безжизненная. Никаких плетенок с булками, никаких недоеденных кусков печенья, никаких следов того, что тут обитают люди. Чисто, гладко, идеально – как сама Кира.

Илья вдруг взял и рассказал Надьке все – про отца, про нож в его животе, про Вовкин бесконечный срок, про Москву, про смерть мамы и про то, что его никогда не было рядом с родными. Он боялся, что она станет его утешать – мол, было давно, прости себя сам и все такое прочее. В Москве в его кругу не принято было никого осуждать, принято быть понимающим и толерантным. Но Надька округлила свой единственный здоровый глаз и презрительно сказала:

- Ну ты и сволочь… С отцом зассал, а потом вообще бросил их…

И почему-то от этого Илье стало легче, как будто он наконец перестал прятаться от какого-то страшного диагноза и посмотрел правде в глаза.

- Я сволочь, да, - качнул головой Илья. – И оправданий не ищу. Но я хочу найти Вовку, даже если он там погиб. Найти его тело, блин, ну или то, что от него осталось, и если правда, что там можно замкнуть Дупликацию, то…

- Ты готов ее уничтожить?

- Конечно.

Надька налила коньяка в рюмки, выпила, захрустела чипсами.

- Я пойду с тобой.

- Еще чего! – фыркнул Илья. – Мало тебе глаза?

- А, плевать, - она махнула рукой с зажатой в пальцах корочкой лимона. – У меня тут никого не осталось. Мама еще когда умерла, муж пропал, Катюха… Я совсем одна, никто не заплачет.

- А что с мужем?

- А черт знает! – с чувством бросила Надька. – История – чистый детектив! Мишка на шахте работал, как и многие здесь. Сварщиком. Однажды он не пришел после смены. Ну что я подумала? Что с мужиками забухал – у него бывало, нечасто, но бывало. А на следующий день мне позвонили с его работы, сказали, не вышел. Ох я побегала… Больницы, морги, бомжей каких-то обмороженных опознавала… Заявление в полицию… Всех его друзей по несколько раз обошла, в ногах валялась – если вместе пили, хоть скажите! Ничего, как испарился. Снял робу, подхватил сумку с тормозком, доехал до города на служебном автобусе и все, нет человека. Однажды прибежала соседка – говорит, видела моего на рынке с какой-то бабой. Я руки в ноги, рванула на рынок, десять кругов навернула, и не поверишь, нашла его! Вылитый мой муж – все его, лицо, фигура, куртка даже похожая. Закатила скандал, бабенке чуть волосы не повыдергала, ему хотела в морду дать, а он руки мои от своей куртки оторвал, и говорит – вы мол, гражданка, обознались. И показывает мне паспорт, где вот все данные его, день рождения такой же, а имя – другое. До сих пор не знаю, слинял ли он от меня таким способом или это и правда левый мужик был.

Илья слушал Надьку, упорно глядя ей в лицо неподвижными зрачками. Кира бы не стала никому бить морду, невозможно было представить ее потерявшей самообладание. Она могла кинуть ледяные, обидные, бьющие по самому больному слова, но переживать настолько, чтобы взорваться – нет. Где-то на дне ее души плескались вялые представления о приличиях, и это, вероятно, были единственные чувства, которые она испытывала.

Илья неожиданно для себя положил руку на Надькину пухлую ладонь, но