Любит или не любит? Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях - Евгения Авдеева

Суть же терапии в этом? Научиться идти за здоровой частью.

— Я понимаю, что это болезненная история. Если бы ты сейчас могла бы что-то сказать бывшему терапевту, что бы ты хотела сказать?

— Не знаю, я теряюсь от такого вопроса; боюсь, что сейчас скажу — а меня упрекнут: „ну а что ж ты не сказала, когда могла?“ Наверное, я могу понять его чувства. И понимаю, что не всегда можно сообразить, что делаешь: я сама только что призналась, что теперь иначе оцениваю свое поведение в терапии, чем тогда. Терапевт тоже человек. Наверное, самую большую боль продолжает причинять то, что он обрезал контакт и оставил меня в немоте, без права обсудить то, что произошло. Что не было разговора, в котором он принял бы свою часть ответственности и сказал бы, что теперь понял и сожалеет, что ли… Мне кажется, меня бы это освободило».

Я сопереживаю истории моей рассказчицы. Мне кажется, что она по-прежнему наделяет героя этой истории большей ценностью, чем себя.

Что может сделать терапевт, чтобы заметить и сделать осознаваемым эротический перенос? Как выстроить действительно безопасную привязанность в терапии? Как реагировать на эротический перенос и контрперенос, как научиться видеть моменты злоупотребления? Что будет являться профилактикой? А прежде всех этих вопросов нужно ответить еще на один: что происходит с терапевтом?

[из интервью]

«Вообще-то я поняла, что все-таки хочу кое-что сказать. Но не своему психотерапевту. Я согласилась рассказать свою историю, как уж получится, чтобы ее прочитали люди, которые так же как я, чувствуют, что в их терапии происходило что-то не то, но не могут понять, что именно.

После того, как наши отношения с тем психотерапевтом закончились, меня мучило постоянное чувство вины и отвращения к себе. Мне казалось, что я грязная, жалкая и все это увидят, если я попытаюсь заговорить о том, что между нами было. Я боялась, что все мне скажут: ты влюбилась в своего терапевта и вешалась ему на шею, позорилась, пока он не вышел из терпения и не послал тебя. Что он и так проявлял невероятное понимание и такт, а ты прилипла к нему как банный лист, и ему было за тебя стыдно.

Я оставила в его кабинете книгу — принесла ему почитать, а потом забыла. Нас еще какое-то время связывали рабочие отношения: он читал курс на потоке, где я училась. И эту книгу он однажды после лекции отдал моему другу, просто попросил передать мне — хотя я на той лекции была в той же аудитории. Когда друг рассказал мне это, мне стало так больно, я не могла дышать, как будто меня ударили. Я почувствовала себя прокаженной, неприкасаемой: какое же сильное отвращение и ненависть нужно чувствовать, — думала я, — чтобы даже книжку не мочь передать из рук в руки. Я спрашивала себя, сказала ли я, сделала ли что-то такое, что обидело бы его или разозлило, не была ли навязчива, не было ли мое поведение непристойным — но нет; клянусь вам, я очень старалась, чтобы каждый мой поступок, каждое слово были комфортны, а если чувствовала, что это не так, то всегда извинялась.

Потом я прочитала, что эротизированный контрперенос у психотерапевтов часто связан с вытеснением враждебных чувств к пациенткам, если психолог не осознает или подавляет стыд или вину, возникающую в процессе сближения. Не знаю, насколько это так, но я страдала от навязчивых фантазий о том, что мой терапевт хочет, чтобы я исчезла, умерла, чтобы от меня не осталось никаких следов, которые могли бы попасться ему на глаза.

Мне повезло, что у меня была невероятная поддержка друзей, что у меня вообще были друзья. И то — стыд и вина стали такими невыносимыми, а фантазии такими настойчивыми, что я дошла до попытки покончить с собой — к счастью, не успешной. А потом я вновь пошла в терапию, в которой сначала пришлось преодолевать недоверие и ужас перед психологом. В первую сессию у меня почти началась паническая атака — хотя я вообще к ним не склонна.

И — вот о чем я хочу сказать — поворотным моментом для меня стало открытие, что в терапии у этого человека были и другие женщины, с которыми происходили похожие вещи: с кем-то больше, чем со мной, с кем-то меньше, но сами отношения и чувства в них были те же самые! Удивительно, что, подозревая об этом раньше, я испытывала дикую ревность, но узнав наверняка от них самих, впервые испытала облегчение. Я не одна такая. Мои чувства — следствие злоупотребления в отношениях, и они типичны. У меня есть сестры по несчастью. И мы имеем право злиться… Да, впервые тогда у меня получилось на самом деле почувствовать гнев и осознать, как его много.

Поэтому я хочу попросить таких же, как я: делитесь. Не молчите, пожалуйста, не принимайте на себя лишней ответственности, не думайте, что это с вами что-то не так. Даже если в вашей терапии было что-то ценное и хорошее (как и в моей), и вы за многое благодарны своим психотерапевтам, нельзя закрывать глаза на то, что причиняло боль и ранило, потому что в этом случае боль стыда и разрушение могут задержаться на долгие годы.

Сейчас я в порядке — и то, что я так сердита, тому подтверждение. Со временем злость остывает, но ощущение неправильности того, что происходило в моей терапии, трезвая оценка и желание, чтобы такого ни с кем больше не было, это достижения, которые останутся со мной».

Интерлюдия

И снова я вспоминаю книжную историю — ту, что теперь кажется мне метафорой страдания травмированного клиента в терапевтических отношениях.

«Волшебница Шалот», Теннисон.

Это история о прекрасной деве: на острове, в своей светлице, она ткет покрывало, сплетая на ткани в узор все, что видит… но ей нельзя глядеть в окно — она зачарована, и если она выглянет из башни или увидит жизнь как она есть, то проклятие настигнет ее. Волшебница Шалот видит лишь отражение жизни в зеркале на стене, висящем перед ней.

И этого ей вполне достаточно — пока в зеркале не появляется сияющий шлем и летящий плащ Ланселота; плененная его красотой и силой, Волшебница Шалот решается: она не может удержаться от искушения, она распахивает окно, выглядывает в реальный мир, и —

Порвалась ткань с игрой огня,

Разбилось зеркало, звеня.

«Беда! Проклятье ждет меня!» —

Воскликнула Шалот.

Теперь ей суждено