Кто на свете всех темнее - Алла Полянская

Я сразу смекнула, что на них можно отлично заработать, идея пришла сама собой, и я стала устраивать вечеринки самые разные, в самых неожиданных местах, вплоть до трамвая, катающегося по маршруту, и все эти нелепо наряженные барышни в татуированных бровях и силиконовых губах слетались на них, не жалея денег и сил. Выпивку на подобных вечеринках можно продавать с такой прибылью, что наркокартели нервно зарыдают под плинтусом.

А Бурковский продолжал считать меня травмированным ребенком.

Он давал мне деньги, и я иногда их брала, чтоб он не расстраивался, но деньги зарабатывать я и без него давно научилась, а видеть мать и Бурковского в роли идеальных супругов мне не улыбалось. И, несмотря на вооруженный нейтралитет и попытки Бурковского одомашнить меня, я думаю, мать тошнило от одного моего вида, а меня тошнило от нее, и в итоге я не верила им обоим.

Рассчитывать можно только на себя.

Учиться мне было скучно, потому что мои интересы лежали в несколько иной плоскости, но зато я встретила Оксанку. Ну, чтоб вы понимали: у меня никогда не было подруг. И тут Оксанка — в вязаном балахоне, на руке браслет из колокольчиков, и вечная ее самодельная матерчатая сумка, расшитая бахромой и блестками, — в общем, с точки зрения статусности это была катастрофа, но дело в том, что Оксанке было на это плевать.

И она понравилась мне именно потому.

Уж я не знаю, как она почуяла меня, ведь я, в отличие от нее, в толпе не выделялась, но когда я заняла последнюю парту у окна, она подошла и спросила: «У тебя тут не занято?» И, не дожидаясь ответа, плюхнулась рядом, открыла свою ужасную сумку, вытащила из ее недр тетрадь, ручку и апельсин, выудила из кармана небольшой нож и разрезала плод на две части. Одну из них протянула мне — ну, будем считать, что мы, выражаясь библейским стилем, преломили вместе хлеб.

Мы просидели вот так пять лет и оставались вместе до момента, когда мне пришлось уйти.

Оксанка вышла замуж, родила ребенка, но я все равно шастала по ее жизни и личному пространству, причем ее супруг был совсем не против. И когда мне пришлось исчезнуть, я скучала и скучаю только по Оксанке. Но звонить ей не стану, тем более что она знает, что я жива. У нее к смерти вообще собственное отношение, она считает, что это переход в другое измерение, Оксанка занимается эзотерическими практиками, и она-то уж точно в курсе, что я пока в этом измерении.

Но это в любом случае временно.

Хотя иногда я думаю, что жизнь — это квест. Вот так сидят где-то там непонятно чуваки — может, даже состоящие из светящегося газа типа неона (надеюсь, я состояла из какого-то симпатичного цветового решения). И вот сидят они, и растут над собой, и придумывают новые способы этого роста, потому что впереди маячит нехилый приз в виде долбаного бессмертия и вечного блаженства, в чем бы оно ни заключалось для граждан, у которых теоретически нет тел, сплошной светящийся газ. И вот они сидят и беспощадно вскрывают свои недостатки, прикидывая, как же от них избавиться в кратчайшие сроки. Один говорит: «У меня мало терпения — а давай ты в новой игре будешь моим мужем и станешь бухать и регулярно выдавать мне колотушек, а я буду этот праздник жизни молча терпеть, потому что нужно учиться терпению». Второй говорит: «А у меня куча тщеславия, давайте я в нашей игре буду большим богатым сукиным сыном, который в какой-то момент потеряет все, а вы будете меня пинать, способствуя моему личностному росту». А третий говорит: «А я стану вашим ребенком и в хрен вас ставить не буду, вы будете учиться терпению, а когда меня грохнут в дурной компании, научитесь смирению, а я тоже чему-то там научусь».

И все это для них просто игра, но насчет духовного роста они не шутят.

И вот так они между собой договариваются, распределяют роли, а может, даже записывают для верности, потому что народу-то много хочет получить ништяки, а получат не все, а только те, кто вырастет нереально. И начинается игра, в которой кто-то выбывает, кто-то снова появляется уже в новой роли — а самое главное гадство состоит в том, что, запершись в материальных телах, эти сущности не помнят сами себя. Это, конечно, где-то правильно, ведь одно дело точно знать, что если ты будешь хорошим, то получишь местечко в каком-то категорически прекрасном уголке Вселенной, где всей заботы — греться на солнышке, возглаживать урчащих котов и радоваться своему совершенству. Ради такого приза можно и колотушки стерпеть, чтоб терпению научиться. А вот ты пойди и научись, если думаешь, что жизнь эта у тебя одна, и тебе хочется прожить ее так, чтоб было что вспомнить, но нечего внукам рассказать, — стерпи тогда колотушки, как же! И уж кто смирит свою гордыню и прочие недостатки, стерпит — тот просветлится, а кто нет — тот, может, тоже просветлится, никто ж не знает задания. А может, задание совсем противоположное — научиться давать сдачи, например, иди знай, кем ты в этой игре записан и чего тебе не хватает до перехода на следующий лэвел.

Сволочная игра, но другой-то нет.

Я думаю, что мать точно просветлится — если, конечно, задание состояло в терпении. Тем более что теперь-то она в шоколаде, а значит, у нее есть еще какое-то задание, и кажется мне, она его провалила, потому что так и не смогла простить мне то, что я выжила. Думаю, когда мы вернемся в свое газообразное состояние, я отведу-таки душу и выдам ей здоровенного пинка, и плевать на следующий лэвел, пройду этот по новой, не полиняю.

Если, конечно, газообразную сущность можно пнуть, но я попробую.

Так вот, если принять за основу эту идею с квестом, то все, кто появляется в нашей жизни, появляются не случайно. У каждого имеется своя роль в игре и свое задание, и, взаимодействуя, мы делаем тысячи выборов, которые потом влияют на конечный результат и подсчет очков. Так что вряд ли мне случайно встретилась Валька. Правда, я у нее в доме на правах породистой кошки: валяюсь на диване, трескаю вкусняшки, и вокруг меня ходят на цыпочках, всячески ублажая просто потому, что я вот такая.

Думаю, Вальке это нужно не меньше, чем мне, слишком долго ее мучили эти глюки с трупом мамаши, я представить даже не могу, что ей пришлось пережить, — ведь для нее это было реально! И когда это вдруг прекратилось, она не готова остаться одна, она боится, что мама вернется, и это вполне может быть, времени прошло еще мало, так что наше сосуществование взаимовыгодно. Поскольку она связывает свое спокойствие с моими действиями и моим присутствием и теперь очень боится, что в один прекрасный день я съеду.

Она же не знает, что съезжать мне некуда.

Вот потому я уже пятый день живу в ее квартире, и на удивление Валька мне совсем не мешает, а уж она-то как рада, что я живу на ее диване, — передать нельзя. Призрак умершей мамы ее больше не посещает, и она заметно лучше выглядит, даже похудела. Просто перестала заедать стресс, вот и все.

А главное, искать меня здесь точно никто не будет.

— Смотри, Светк!

Валька сует мне газету, которую обнаружила в почтовом ящике.

— Что там?

Мне лениво читать местную прессу, да еще из такого допотопного источника, как бумажный носитель, но Валька не отстанет, я знаю.