Убей-городок - Евгений Васильевич Шалашов

Так их, сволочей, кормили лучше, чем нас. Нам только мороженую картошку давали, хлеб с опилками, суп на костях варили, а им и рисовую кашу, и белый хлеб с маслом и мясо каждый день. Вначале их кормили, а потом нас. Мы порой на морозе ждали, пока фрицы пожрут, да посуду после их перемоют. Но мы ничего, пленных не трогали, даже не дразнили. Нам мастера сразу сказали — мол, они военнопленные, их трогать нельзя. Тронете — сами как фашисты будете. А коли фашисты, так возвращайтесь обратно, нечего вам в образцовой школе ФЗО делать. А то и под суд пойдете, за негуманное обращение с военнопленными. Во как! Однажды только не выдержали, да и то, фрицы тут не при чем. Как-то раз мы пришли на обед, так в немытую посуду, что после немцев, повара нам еды наклали.

— И что потом? — полюбопытствовал Митька.

— А что потом? У меня батя на фронте погиб, у большинства пацанов тоже. Из моих дружков мало у кого отцы с фронта вернулись. Но я хотя бы знал, что мой погиб, а у кого без вести пропал, им каково? И чтобы мы, после немцев, из их грязной посуды жрать стали? Да мы раздачу мисками закидали, а потом заявили, что есть не станем.

Вот теперь стало любопытно и мне.

— И как, последствия были? — поинтересовался я. Если верить перестроечным газетам, такое могли счесть бунтом против власти.

— А какие последствия? — хмыкнул дядя Федя. — Начальство из горкома приехало, разобрались и приказ отдали — сначала «фабзайцев» кормить, а уже потом фрицев. Вот и все. А фрицы — работали хорошо. Вон, целый квартал отстроили, стоят их дома, как новенькие, а уже тридцать лет прошло.

Я мысленно вздохнул. Тот самый «немецкий» квартал стоит до сих пор, спустя восемьдесят лет, только стены облупились. Но здесь уже немцы не при чем, от нынешних хозяев зависит.

— А знаете, отчего Панькино Панькиным прозвали? — задал риторический вопрос дядя Федя. — В двадцатые, как гражданская война закончилась, жили тут братья Панькины. Бандиты они были страшные, долго их чекисты ловили, но наконец поймали, и расстреляли. Вот, в честь их деревню и назвали — Панькино. Алексей, слышал? — хохотнул дядя Федя. — Бандиты людей грабили, а в их честь деревню назвали. Почему так?

Братья Панькины действительно были они бандитами. Только деревня Панькино никакого отношения к братьям-разбойникам не имеет. Читал я, в свое время и про Панькиных, и про название деревни.

— Панькино еще за сто лет до братьев существовало, — отозвался я. — А название она получила тоже из-за бандитов, только из-за других.

— Да ну, Алексей, не свисти, — недоверчиво сказал дядя Федя. — Мне о братьях один старикан рассказывал, он еще говорил — дескать, были они как благородные разбойники, вроде этого, как там его...?

— Робин Гуда! — подсказал Митька. — Фильм я про него смотрел классный. «Стрелы Робин Гуда» называется. Там еще песня есть...

Митька прокашлялся и противным голосом запел:

— Когда к твоей мошне дырявой

Милорд проявит интерес,

Ты не него не жди управы,

А уходи в Шервудский лес.

Странно, я сам этот фильм раза два видел, но эту песню не помню. Зато помню песни Высоцкого[1].

Дождавшись, пока народ не угомонится, я сказал:

— Путает твой старикан. Благородным разбойником в Череповецком уезде был Иван Николаев. У богатых отбирал, бедным отдавал. Но так как богатых мало, он потом всех подряд принялся грабить. Но его тоже убили. А вот что касается Панькина, точно могу сказать — в книгах читал. Еще в семнадцатом веке, когда поляки Москву захватили ...

— А что, разве поляки Москву захватывали? — перебил меня Митька. — Так кто ж им позволил-то?

— Митька, у тебя по истории какая отметка? — строго поинтересовался Тимофей Данилович.

— Н-ну, тройка, а что? — окрысился Митька.

— А то, что тройку тебе зря поставили, если ты простых вещей не знаешь, — менторским тоном произнес отставной учитель черчения. — Была у нас на Руси смута, когда старого царя не стало, а нового еще не выбрали. Вот тут поляки изловчились, самозванца к нам прислали, который себя за сына Ивана Грозного выдавал, а сами, вместе с новым царем, Москву под себя и подмяли. А уже потом, как народ восстал, а Минин с Пожарским поляков из Москвы выгнали, а заодно и этого самозванца прогнали. Будешь в столице — посмотри, на Красной площади им памятник поставлен, аккурат напротив Мавзолея товарищу Ленину. Они-то — Минин с Пожарским, нам Мишку Романова в цари и дали, а его род триста лет Россией правил. За это им памятник старая власть и поставила. Там еще рядом Лобное место, где Стеньку Разина казнили. Я до войны, когда сам в школе учился, в Москве на экскурсии был — за отличную учебу наградили! (Об этом учитель сказал с гордостью). Нам тогда все и рассказывали.

Я слушал вариант событий Смутного времени в изложении бывшего учителя рисования, и про себя вздыхал — пожалуй, я бы и Тимофею Даниловичу больше тройки по истории не поставил. Очень своеобразное толкование русской истории. А его, вишь, поездкой в Москву наградили. И он еще и учителем работал. Правда, как я понял, педагогического образования нет, да и вообще никакого профессионального образования нет, зато в войну он служил в инженерном батальоне, был на офицерской должности. Соответственно — чертить и рисовать умеет. Возможно, какие-то курсы закончил. А после войны, из-за кадрового голода в школах, его и взяли учителем. Да такое даже в пятидесятые годы случалось, когда сами учителя имели лишь среднее образование. Вон, тот же Василий Шукшин, например.

— Мужики, дайте Алексею Николаевичу про наше Панькино рассказать, — донесся вдруг голос Васи Ламова. — Я сам в Панькине в бараке десять лет жил, пока родители квартиру на Ленина не получили. Интересно же.

Ишь, а Василий-то меня по имени и отчеству назвал, хотя обстановка совсем не служебная и неофициальная. Значит, он раньше в Панькине жил? Если в бараке, так тоже приезжий. Либо из Череповецкого района, либо откуда-то еще. Советский Союз огромный, а в Череповец со всей страны люди ехали. А у нас вообще имеются «коренные» череповчане? Вернее, их положено именовать черепанами. Да и сам город раньше назывался Черéповец, а Череповéц. Ударение поменялось как раз из-за наплыва приезжих, которые