Семь чудес преступления - Поль Альтер

– Судя по всему, люди здесь самые обычные, – поделился я своим наблюдением, – и мне трудно представить их в роли убийц… Что вы думаете об этом, Оуэн?

Несколько секунд он сидел нахмурившись, а затем, удобно устроившись в своем кресле, чистосердечно улыбнулся, как бы насмехаясь над самим собой.

– Что я думаю, Ахилл? Что я самый большой шут в мире!

– Да нет же, нет! – ответил я отеческим тоном. – Ведь даже самые великие порой ошибаются, не так ли?

– Точно!

– Впрочем, разве наше ремесло не велит нам рассматривать даже самый незаметный след?

– Вы говорите, как мудрец…

– А, кроме того, мы вовсе не зря провели вечер, пиво здесь восхитительное… Не взять ли нам еще по одному?

– Вы настоящий философ, – бросил он мне, поднимая руку. – По доброте своей я прощаю вам все ваши ошибки, даже то, что вы не узнали девять моих муз!

Несколько дней спустя дело так и не сдвинулось с мертвой точки, в отличие от многочисленных статей, появлявшихся во всех газетах. Оуэн, несомненно, для того, чтобы простимулировать себя, принялся вновь разглагольствовать по поводу художника-преступника. Его аудитория оставалась неизменной: ваш покорный слуга, пришедший поздним утром к нему в гости. Как и предыдущие дни, этот день середины мая выдался очень солнечным, что положительно влияло на моральное состояние большинства лондонцев, среди которых был и сияющий Оуэн.

– Преступник – это художник-живописец, а его преступления – это картины, – заявил он, расхаживая по старинному ковру, лежащему возле камина.

– Вы заходите слишком далеко, – возразил я, прекрасно зная, что, предаваясь подобным размышлениям, он запускает свой дедуктивный механизм.

– Вовсе нет! – высокомерно парировал Оуэн, – Несомненно, такое сравнение позволительно мне, но оно не может сказать о многом. Впрочем, я уступаю его вам и утверждаю, что большинство живописных полотен не достигает высоты идеальных преступлений, поскольку выполнено довольно грубо! Но есть и такие, которые считаются непревзойденными!

Возьмем произведения, достойные этого эпитета, к примеру, великолепного Джона Констебла, являющегося гордостью моей гостиной.

Оуэн остановился перед большой картиной и погрузился в созерцание, прежде чем продолжить:

– Сначала прописывается задник, общий фон, в данном случае безмятежная голубизна неба и утопающая в зелени английская деревня. Идеальное преступление тоже всегда имеет типичный фон, то, что мы часто называем «театр», «сцена» или «место преступления». Отметьте выбор этих метафор, их определенно художественное направление.

Затем перейдем к основным деталям картины. Это плуг, удерживаемый двумя фермерами, и маленький деревенский домик, который кажется ключевым элементом картины, несмотря на его незаметность. Он мог бы быть главным действующим лицом драмы, поведение и свидетельство которого будут определяющими. Или же несколько предметов, непосредственно связанных с убийством, как, например, орудие преступления или стол, на который рухнула жертва.

Третий элемент, несмотря на его кажущуюся незначительность, играет важную роль. Это небольшие, почти незаметные мазки, многочисленные подрисовки и бесконечные цветовые полутона, придающие произведению его великолепие и часто свидетельствующие о таланте мастера. В убийстве это были бы детали, занимающие свое место либо в соответствии с обстоятельствами, либо случайно или как предметы, умышленно оставленные убийцей, а значит, представляющие собой ложные следы. Это в основном то, обо что спотыкаются новички или любители. Только эксперт обладает особым чутьем, позволяющим различать нюансы этих деталей. И вы лучше, чем кто-либо другой знаете, что в этой области мне нет равных.

И наконец, основная тональность, тембр, преобладающий оттенок, что является отличительной чертой каждого полотна. Этот свет самой сути трудно почувствовать в идеальных преступлениях, так как часто он высвечивает мотивы убийцы, его сокровенные намерения, которые он, конечно, утаивает, страшась разоблачения. Искусному художнику удается скрывать эту глубинную ясность с помощью различных ухищрений, более или менее хитроумных, в зависимости от степени его таланта. Однако вы уже поняли, Ахилл: в деле, которым мы занимаемся, нужно найти тот самый свет, так как именно он приведет нас к разгадке!

Он подошел к окну и устремил взгляд к ясному небу.

– Свет, – произнес Оуэн восхищенно. – Свет солнца… Пожалуй, правы члены клуба Гелиоса. В такую погоду я чувствую себя в превосходной форме! И уверен, что скоро мы столкнемся с новой деталью, которая поможет нам значительно продвинуться в…

Его прервал звонок в дверь. Он быстро вышел из комнаты и вскоре вернулся в сопровождении светловолосого молодого человека с серьезным лицом, и я инстинктивно понял, что предчувствие его не подвело. Такое впечатление подтверждали возбужденно блестевшие глаза моего друга.

– Ахилл, – объявил он, – разрешите представить вам мистера Майкла Денхема, который может рассказать нам много интересного по поводу серии преступлений, о которых столько шума в прессе! Он уверен, что знает убийцу!

У нашего гостя, который выглядел лет на двадцать пять, был изящный овал лица и тонкие светлые, довольно длинные волосы, спадавшие на редингот оливкового цвета. Негустые бакенбарды обрамляли впалые щеки. Шелковый платок цвета морской волны, замотанный вокруг шеи, удачно оттенял его глаза и добавлял манерам нашего гостя некоторую нарочитость. Та неловкость, с которой он закурил сигарету, выдавала его нервозность.

– Разумеется, я ни в чем не уверен, – начал он, – однако с психологической точки зрения относительно этой личности имеются такие предположения, что, смею утверждать, я не могу ошибаться. Но чтобы вы лучше поняли проблему, я должен рассказать вам о себе, Амели и Поле… Даже если мистер Бернс нас немного знает, так ведь?

– Поступайте, как считаете нужным, – ответил Оуэн, махнув рукой. – Ясность – самая полезная вещь в мире.

– В настоящее время я работаю у мистера Джона Брука, владеющего несколькими фабриками по производству бумаги, а кроме того, он интересуется многими вещами и в том числе живописью. Именно в этой области я работаю у него, поскольку я – художник-живописец. Он заказал мне целую серию полотен на тему Востока. Прошел примерно год, как я познакомился там с Амели…

– С его дочерью? – спросил я.

– Нет. Но он был практически ее крестным, так как Амели – единственная дочь одного из его лучших друзей, погибшего, когда она была еще совсем юной. Амели жила у своей старой тетки, но часто приезжала в Северн-Лодж, резиденцию Джона Брука. А значит, я часто виделся с ней, и уже ни для кого не было секретом, что я влюбился в Амели.

Майкл Денхем сделал паузу, выпустил два-три клуба дыма, как будто чтобы обрести уверенность, его голос немного понизился после последних слов.

– Разделенная любовь, – продолжил он, – но кое-кто воспользовался ситуацией и совершил вероломный поступок. Более того, у Амели игривый и переменчивый характер, чем он не преминул воспользоваться… Мой работодатель жил с женой и единственным сыном, Полом, примерно того же возраста, что Амели и я… От сынка-то и исходило все зло.