Знак Сокола - Дмитрий Хван

— Пётр Иванович, но ты должен понять, что я рассказал это сейчас только потому, что Сокол давно добивался для тебя места в Совете, — глянул на раскрасневшегося казака майор.

— Не дитё, разумею! — нахмурился Бекетов. — Что же с державой вашей стало? Не понял я сего.

— Да мы и сами не понимали, а когда уразумели — уж и поздно стало. Словно дурной сон это был, морок.

Долго Сазонов рассказывал товарищу о делах давно минувших лет, будто душу изливал, хотел выговориться. Поведал про великую державу, созданную беспримерным трудом миллионов людей, щедро омытую потом, слезами и кровью. Казак слушал, недвижным взглядом смотря сквозь весело переговаривавшихся амурцев, которые всё ещё обсуждали перипетии недавнего боя.

— Да, измельчал народ русский, — покачал головой Бекетов.

— Может, в этом всё и дело? — покачиваясь в седле, отвечал Алексей Кузьмич. — Для того и свели — вас, собиравших Русь, и нас, её промотавших? И стало быть, наша задача состоит в том, чтобы этого не допустить в будущем! А ослабла держава из-за глупости людской и корысти.

— Вы теперь желаете глупость и корыстолюбие людское известь? — горько усмехнулся казак. — Несбыточно се!

— Несбыточно, — согласился Сазонов. — Но необходимо в нашей державе создать такие условия, чтобы порочный человек не мог во власть и носа своего казать. Над этим Сокол с помощниками работают. Наши дети будут решать этот вопрос. Но и глупость глупости рознь, — продолжил Алексей. — Усольцев для воеводы глуповат, а атаман справный. Стало быть, над ним человек нужен, а его самого единоначальником ставить никак нельзя.

— А я, видимо, гожусь в воеводы? — ухмыльнулся Пётр Иванович.

— Годишься, — серьёзным тоном ответил Сазонов. — Иначе в Совет не попасть.

Бекетов кивнул и замолчал, машинально охлопывая коня по шее. Слишком многое он сегодня узнал — будто бы придавило ему плечи этим знанием. Потому как тяжко знать то, что не суждено человеку знать — ни царю, ни патриарху.

— И кто же народ русский стал на части рвать? Ляхи? — хмуро проговорил казак, сведя брови и насупившись. — Или глупцы те да корыстолюбцы?

— Ляхи, — согласился майор, — да угры с австрияками начали, а они продолжили с неменьшим рвением.

— Так что же мы тут диких степняков по степи гоняем?! — взорвался Бекетов. — Коли надобно ляха зубами рвать, а руса из дурмана папёжного выручать!

— Так и будет, — успокаивающе проговорил Алексей. — Да только неспроста мы тут, в землице сибирской, оказались. Именно эта земля, собранная беспримерным подвигом таких людей, как ты, Пётр Иванович, ныне впусте пребывает там, в моём мире. Кажется, Москва и продала бы Сибирь, да неловко пока. Однако опыт продаж земель имеется.

— А кто повинен, сызнова глупость и корысть?! — вскричал Бекетов. — Какого ляда служилые люди головы свои буйные кладут в тайге, чтобы потом бояре продали эту землицу?!

На разговаривавших воевод уже начинали озабоченно коситься ближние люди, неловко переглядываясь. Довольно продолжительное время Бекетов и Сазонов беседовали, то тихо-тихо, то кто-то из них досадно восклицал или ругался. Казалось, они так и будут вести эту беседу до самой ночи.

— А ты думаешь, зачем Смирнов пошёл шведа бить? Царю помочь? Себя показать? Нет, полковник сам с карельской земли родом, оттого ему никто слова против сказать не мог, ибо идёт он землицу отчую выручать, а не славу ратную искать, — говорил Сазонов.

— А Сокола отчина где? — спросил Бекетов.

— Он родился в Луцке.

— Волынь под ляхом, — проговорил казак. — А Сокол, поди, тако же душою болеет за град свой, как и Смирнов.

— Русь ляха побьёт, непременно побьёт, — убеждённо сказал Алексей. — Вот только мы можем сделать это вместе, чтобы закрыть польский вопрос. А для этого нам придётся показаться в Москве.

После последних слов Сазонов прикусил язык, словно сболтнул лишнего. Бекетов же, казалось, не расслышал этого. Он встрепенулся, услышав про польский вопрос, и вспомнил, что Алексей ещё на Амуре говорил о закрытии японского вопроса тесным союзом с айнами. А ещё был вопрос шведский, османский да вроде ещё какой-то. Жаль, но папёжского, румского вопроса средь них Пётр Иванович не слыхал. Только сейчас Бекетов понемногу отходил от тяжёлого разговора с одним из облечённых высшей властью ангарцев. Тяжкие мысли уходили, оставляя надежды. Он был преисполнен ими, уповая на воплощение в жизнь великого замысла его товарищей. Сам себе Бекетов поклялся, что будет вместе с ними, покуда силы не оставят его.

На вторые сутки после боестолкновения со степняками Джебсцуна колонна ангарцев была замечена разъездами халхасцев другого кочевья. Хотя казалось, те всадники сами искали встречи. Стало быть, они были предупреждены? Сазонов не исключал такой возможности, ведь суматоха начального этапа былого боя в становище, ещё до его блокирования, позволяла улизнуть отдельным всадникам. Алексей приказал колонне перестроиться и подтянуть обоз, а солдатам — быть готовыми к нападению врага. Однако маячивший вдалеке неприятель покуда просто сопровождал ведомых Баиром ангарцев, не приближаясь к ним и срываясь в степь, ежели казаки или буряты пробовали к ним приблизиться.

— Алексей Кузьмич, как есть заманивают, ей-ей, — тревожась, проговорил вечером, при свете костра, Бекетов.

— Войско собрать степняки сейчас не успеют, — устраивая миску с кашей на коленках и щурясь на огонь, отвечал Сазонов. — Баир говорил, что откочёвывают они на осенние пастбища и воинов могут выделить немного. Пусть заманивают.

И хотя днём ещё выглядывало солнышко, дававшее тепло, ночь была холодна. Надрывно гудел носящийся по степи ветер, тщетно пытавшийся забраться в палатки, да иной раз между шумными его порывами издали доносился многоголосый волчий вой.

Колонна продолжала движение в глубь земель тушету-хана, несколько подобравшись, готовая к внезапной атаке из-за следующего холма, из-за излучины неглубокой речушки, скрытой елями, или к ночному нападению. На второй день степняки решили послать к ангарцам переговорщиков. Перед этим они всё так же, держась на расстоянии, сопровождали колонну, ощетинившуюся стволами винтовок и пиками. Казаки-застрельщики с нетерпением поглядывали на врага, примериваясь к расстоянию, отделявшему их от кочевников. Они ждали лишь приказа Сазонова, чтобы начать обстрел неприятеля.

И вот от одного из отрядов халхасцев отделилось двое всадников, они неспешно стали сближаться с ангарцами. Парламентёры встретили ангарский авангард, спешившись и расстелив на земле циновку, приглашая этим жестом своего врага на разговор. Сазонов принял его и в компании тайши Баира присел на циновку, разглядывая степняков. Один из них — молодой, почти юный кочевник в богато украшенной одежде, второй же — пожилой воин, державший в грубых руках с выдающимися костяшками древко с бунчуком — конским хвостом. Юноша сидел, выпрямив спину, и в целом держался горделиво, потому Алексей решил, что это сын богатого нойона. Молодой человек вскоре представился. Оказалось, что его зовут Эрдэни и он сын цецен-хана Шолоя, соперника тушету-хана Гомбодорджи в этих землях. Отец его был неплохо осведомлён о поражении воинов Гомбо в прошлом году, под недостроенными стенами крепости пришлых людей.