Тени, которые проходят - Василий Шульгин

Молодой человек этот предчувствовал вторую войну, которую суждено было проиграть Германии…

* * *

Мне не везло в Германии с врачами. Однажды у меня разболелся зуб. Я пошел к местной докторше. Это была молодая, сильная и здоровая женщина. Подобные женщины в это время были редкими в Германии. Немцы, пережившие голод войны, тогда съели все, вплоть до собак и кошек. И даже съели знаменитого кота, который в одном магазине молол кофе и был приманкой покупателей. Немцы особенно казались заморенными для тех, кто приехал из Чехии. Чехи были в полной форме.

Так вот, я пошел к здоровенной немке. Вооружившись клещами, она стала рвать зуб. Клещи у нее постоянно срывались. Тогда она захватила ими больной зуб глубже, причиняя мне адскую боль. Все же я старался не кричать. Она же кричала неистово известное немецкое ругательство:

— Donnerwetter!

Это плохо переводимое выражение, но приблизительно означает «гром и молния».

Зуб она не вырвала. Я сказал «довольно!» и уехал в Берлин искать помощи у кого-нибудь, а у кого, я и сам не знал. Вдруг неожиданно я встретился в Берлине с моим школьным товарищем и другом Сергеем Андреевичем Френкелем и его женой. Увидев меня в такой беде, они сейчас же повели меня к известному им хирургу, еврею по национальности. Он принял меня без очереди и, выслушав и осмотрев мой рот, сказал:

— И как же она вас обидела!

Затем он что-то вспрыснул мне в десну:

— Подождите двадцать минут.

Через двадцать минут он усадил меня в кресло и позвал медсестру, тоже еврейку, держать мне голову, при этом сказал ей:

— Geben Sie mir bitte ein Hebel.

Я содрогнулся, так как это означало «подайте мне, пожалуйста, рычаг». Он понял, отчего я испугался, и сказал:

— Не бойтесь, больно не будет.

И действительно, больно не было, только неприятно что-то хрустнуло. Зуб был извлечен, и врач заключил:

— Все хорошо, но будет больно, когда наркоз отойдет. Боль будет длиться два часа.

Он отказался принять гонорар, а супруги Френкели подхватили меня, и мы пошли смотреть кинокартину. Она была интересна и до некоторой степени отвлекала от боли.

Сергей Андреевич жил тем, что покупал и перепродавал кинофильмы. Это приносило ему достаточный доход, и он держал руку на пульсе кинопродукции. Тогда была в моде кинокартина «Индийская гробница». На ее постановку какой-то богач дал крупный капитал с тем, чтобы через каждые десять лет она появлялась снова, но в новом виде. Я видел вторую постановку этой картины, но потом, в связи с осложнениями в мире, этот фильм больше не повторялся.

Мы с Марией Дмитриевной довольно часто ездили в Берлин. В нем жили Ефимовские, наши друзья по Киеву. Он был родом из Херсона, окончил Московский университет, был в Киеве известным адвокатом, женился на поповне по имени Зоя, обладавшей хорошим голосом и мечтавшей поступить в оперу. Ко всему прочему, он был азартный и ловкий игрок. В Берлине она давала концерты. Первую половину она пела, вторую играла на рояле. Каким-то образом они зарабатывали деньги, и потому у них бывало многочисленное общество.

За одним из ужинов меня посадили с каким-то полупьяным господином. Когда нас познакомили, он тотчас же стал кричать:

— Какой вы Шульгин?! Вы Рамзеc!!

Сначала меня это смешило, потом надоело. Все пьяные быстро надоедают…

* * *

Из Берлина мы иногда уезжали последним поездом. Между ним и последним трамваем, идущим на вокзал, было около двух часов времени. Мы проводили его в небольшом ресторане напротив вокзала. Иногда Ефимовские провожали нас на этот вокзал, который назывался Штеттинербанхоф. В этом ресторанчике в поздние часы были последние гости. Они, в том числе дамы, вели себя шумно и даже неприлично. Наоборот, старый лакей был просто благообразен.

Однажды он скорбным голосом обратился ко мне, указывая на разнузданных дам:

— Это сегодняшняя Германия. Вы думаете, это уличные девки? Нет. Одна — жена судьи, другая — супруга уважаемого профессора.

Затем он подал нам блюдо с сосисками. Но как только он отошел от нас, Зоя Ефимовская зашептала:

— Ради Бога, не ешьте этих сосисок.

— Но почему?

— Потому что они из человеческого мяса.

— Зоя!?

— Да! Это заманенные молодые девушки, которых зарезали. Это тут делается именно вокруг этого вокзала.

— Это невозможно!

Но оказалось, что в условиях войны и голода людоедство возможно. Через несколько лет после этого мы были уже в другом месте, но прочли в немецких газетах, что полиция с большим запозданием установила: около Штеттинского вокзала был притон, где из молодых девушек изготовляли сосиски.

* * *

В Берлине было однажды собрание, где были почти одни русские эмигранты. Мы с интересом слушали ораторов, прибывших из Советской России. В те времена советская власть не была так жестока, и этих людей просто выслали. В их числе был профессор Ильин. Он говорил очень интересно, но содержание его речи я не помню. Потом выступал профессор Бердяев, философ. Тоже не помню его речи. Но помню его язык. Он страдал какой-то нервной болезнью — его язык вдруг выскакивал наружу. Это было очень неприятно. Он рукою вправлял его обратно в рот и продолжал речь.

Затем говорил еврей Бикерман. Его выступление я отлично помню:

— Говорят много о еврейских погромах в России. Да, погромы были, и это ужасно. Но как могли они не быть после того, что произошло. Уничтожили династию, уничтожили дворянство, уничтожили духовенство, купечество и промышленный класс. Принялись за зажиточных крестьян, прозванных кулаками. На очереди середняки, а бедняков загоняют в колхозы. Примите во внимание, что все эти категории были по преимуществу русские, а евреев в них не было. Каким же образом одни евреи могли избежать погромов после того, как совершился один великий русский погром…

Быть может, впервые еврей сказал такие слова. Его речь произвела громадное впечатление на слушателей.

* * *

Мне помнится, но я не уверен, что в это время Высший Монархический Совет10, состоявший из Маркова, бывшего члена Государственной Думы, Ольденбурга-сына (отец остался в Советском Союзе), кажется, Ефимовского и еще кого-то, существовал в Берлине. Кажется, они издавали какую-то газету. Им предложили какую-то мутную, то есть неизвестно откуда происходящую субсидию. Я узнал об этом еще в Чехии от Яши и от кого она происходит. И предложил им следующее: не отказываться от субсидии, но одновременно положить в сейф документ с соответствующими подписями о том, что, зная, откуда деньги, они употребляют их на цели, ими преследуемые. Но субсидия не поступила, а потому в сейф не был положен документ.

Вообще же Высший Монархический Совет был предприятием дутым. Он имел мало влияния на монархистов, которых было немало в эмиграции. Более того, было известно, что Марков ведет интригу против Врангеля, приписывая ему бонапартистские мечты. Это был вздор. Но верно было то, что если бы Петру Николаевичу предложили престол, он не отказался бы. Я же думал о том, что Врангели прибыли на балтийские берега в двенадцатом веке и что они ничем не были хуже Рюрика, Синеуса и Трувора.