Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

Да, но если та версия «тебя», которую они наблюдают, не является реальной, если «ты» – это вовсе и не ты, то тогда кем же ты становишься, когда вокруг тебя никого нет?

Даже спустя все эти годы мой ответ все тот же:

я не знаю. Эта часть моей души находится за семью печатями даже для меня самого, мне до нее не добраться. Я не горюю и не печалюсь по этому поводу, не зацикливаюсь на этом, и за исключением сегодняшнего дня, когда пишу эту книгу, я об этом обычно даже не говорю. Что могу еще сказать? Что есть, то есть. Единственное, что хочу добавить ко всему написанному, – так это то, что одна из частей настоящего меня хранится в шкафу в тот самый момент, когда я пишу эти строки: это сделанные на заказ красно-синий костюм и ботинки, точные копии тех, что носил Джордж Ривз в «Приключениях Супермена». Я никогда не надевал ни костюм, ни ботинки, мне просто нравится знать, что они у меня есть, что они всегда тут, висят себе с краю так, чтобы я их видел.

В конце второго сезона проект покинул наш сценарист-редактор Ларри Дитиллио, и я планировал привлечь сценаристов-фрилансеров к работе над третьим сезоном. Но «Уорнеры» опоздали с предварительным разрешением на съемки, предоставив его гораздо позже, чем требовалось, и в результате мы отставали от графика еще на этапе, когда не было написано и слова.

Чтобы успеть к датам эфиров, нужно было быстро написать сценарии первых эпизодов и тут же приниматься за съемки без всяких редактирований и переделок. Я не мог доверить такую работу сценаристам со стороны и сам написал первые пять серий, чтобы избежать задержек и нагнать график съемок. Но когда съемки начались, оказалось, что у меня не осталось времени для обучения фрилансеров, а в группе не было креативных продюсеров, которым я мог бы доверить эту работу. В результате писать пришлось мне одному.

Я не планировал писать сценарии к каждому эпизоду третьего сезона, но когда наконец оторвал руки от клавиатуры, то понял, что сделал именно это. Мне и в голову не приходило, что до меня ни один американский сценарист или продюсер не писал в одиночку все сценарии ко всем двадцати двум одночасовым эпизодам сезона драматического сериала. Да, кто-то уже делал это, но только в соавторстве с другими. Считалось, что сделать это одному и невозможно, и неправдоподобно. В компании Warner Bros. остались очень довольны моей работой и спросили, смогу ли я сделать так еще раз. Я ответил согласием. Поскольку никто не говорил мне, что это невозможно, я просто начал работать и сделал то, что нужно было сделать.

Эта работа стала для меня тяжелым испытанием, так как, помимо этого, я должен был контролировать процесс съемок и делать то, чем обычно занята команда в десять – двенадцать человек. Работа по восемнадцать – двадцать часов в день, без выходных, привела к появлению туннельного синдрома запястья, и я мог работать, только если держал руки во льду в течение двадцати минут после каждого часа работы. Моя голова была настолько забита сюжетами для будущих эпизодов и всевозможными рабочими проблемами, что я спал всего лишь по часу или два в сутки, а иногда и вовсе не спал. Я не хотел принимать снотворное, так как боялся, что прием лекарств скажется на том, что я пишу. В конце концов я потерял сон и каждый день встречал рассвет, тупо уставившись в потолок. Моя иммунная система настолько ослабла, что я все время чем-то болел. Пат Толлман и Джефф Конауэй оставляли упаковки витаминов у меня на рабочем столе, а Джон Коупленд заставил пройти медицинское обследование, которое обычно проходят актеры перед началом съемок. Джон хотел быть застрахован на случай, если я умру от усталости в самый разгар съемок. Когда мы начали работу над первым сезоном, мои волосы были ровного каштанового цвета, а к четвертому сезону стали совершенно седыми.

МНЕ И В ГОЛОВУ НЕ ПРИХОДИЛО, ЧТО ДО МЕНЯ НИ ОДИН АМЕРИКАНСКИЙ СЦЕНАРИСТ ИЛИ ПРОДЮСЕР НЕ ПИСАЛ В ОДИНОЧКУ ВСЕ СЦЕНАРИИ КО ВСЕМ ДВАДЦАТИ ДВУМ ОДНОЧАСОВЫМ ЭПИЗОДАМ СЕЗОНА ДРАМАТИЧЕСКОГО СЕРИАЛА.

Вместо того чтобы признаться в том, что я чувствую себя все хуже и хуже, я старался не думать об этом и старательно изображал, что все в порядке. Мой внутренний ребенок, неспособный попросить помощи у окружающих, по сути, все еще был за старшего. Я не мог даже самому себе признаться в том, что мне физически плохо. Этот марафон очень дорого мне обошелся, и даже Newsweek опубликовал обо мне статью под названием «Хозяин и раб „Вавилона-5“».

Такая ситуация поставила бы под угрозу существование даже самого крепкого брака, а наши отношения никогда не были очень глубокими. Я был накрепко привязан к колесу, которое сам же и крутил, и мне не хватало сил, чтобы одновременно делать то, что было необходимо для шоу, и поддерживать здоровые отношения. Я оказался в ситуации выбора, и, к сожалению, единственным способом справиться, который я понимал тогда, была изоляция.

ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ПРИЗНАТЬСЯ В ТОМ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ВСЕ ХУЖЕ И ХУЖЕ, Я СТАРАЛСЯ НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ И СТАРАТЕЛЬНО ИЗОБРАЖАЛ, ЧТО ВСЕ В ПОРЯДКЕ.

Кэтрин удивилась, когда я сказал ей, что хочу жить отдельно. В каком-то смысле мы уже жили отдельно какое-то время. Я приезжал домой, перехватив что-то на ужин в студии или по пути с работы, здоровался и скрывался в кабинете, откуда выходил, когда Кэтрин уже давно спала. Она отнеслась к моим словам совершенно спокойно, тем более что я не уходил и не требовал развода, мне просто нужно было пожить одному, чтобы закончить работу над сериалом, а иначе я бы просто сошел с ума.

С того самого момента, когда я объявил о разрыве с семьей, мой отец продолжал попытки вернуться в мою жизнь. Он боялся вступать со мной в прямой конфликт и постоянно провоцировал на ответные действия с помощью злобных писем, которые писал сам, а потом заставлял мать переписывать их своим почерком, чтобы они выглядели так, словно автором была она сама. Обман был очевидным, потому что выбор слов и используемая грамматика явно говорили о том, что письмо написано человеком, который до сих пор думает на русском языке. Переписывая письма, мать делала паузы, меняла ручки и продолжала писать, начиная с середины слова, так, как никто и никогда бы не сделал, если бы писал письмо сам.

Только однажды он обратился ко мне напрямую, когда