По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Конечно, наш корабль всегда под парами и готов, как и мы сами, к любой внештатной ситуации. Когда лед не настолько плотный, чтобы быть непроходимым, судно на всех парах все время движется то вперед, то назад, разбивая и снова атакуя льдину. При такой тактике движения судно делает рывок и уходит вперед иногда на половину корпуса, иногда на всю его длину, а иногда не продвигается и на дюйм. Если, даже использовав в полной мере всю мощь паровых котлов, нам не удается хоть на сколько-нибудь продвинуться вперед, мы выжидаем, пока лед разрыхлится, а тем временем экономим топливо. Мы не против использовать корабль в роли тарана, ведь как раз для этой цели он и создан; но дело в том, что к северу от Эта уголь становится особенной ценностью и каждая его унция должна работать с полной отдачей. Нам важно, чтобы угля в бункерах «Рузвельта» хватило для возвращения в следующем году, когда Арктический клуб Пири вышлет судно, чтобы встретить нас в Эта.

Не нужно забывать, что в течение всего этого времени мы находились в зоне действия постоянного светового дня, под лучами не уходящего за горизонт полночного солнца. Временами бывало туманно, порой облачно, порой солнечно, но абсолютно темно не бывало никогда. День и ночь мы определяли только по часам, а не по периодам сна и бодрствования, ибо спали только в те короткие промежутки времени, когда не было никакой работы и Постоянное напряжение и сон урывками были той ценой, которую мы платили за продвижение вперед по проливам.

Будучи полностью уверенным в Бартлетте как в капитане, я все же не мог оставаться в своей каюте, когда «Рузвельт» и судьба экспедиции висели на волоске. И потом, когда корабль пробивался сквозь лед, сотрясения от ударов могли бы заставить самого Морфея вскакивать на постели и протирать глаза.

Судну, зажатому между двумя гигантскими ледяными полями, нет спасения, ибо весьма значительная масса и невероятная плотность льда исключают любую возможность сопротивления. В такой ситуации даже самому совершенному творению человеческих рук не избежать разрушения и гибели. Не раз наш «Рузвельт», захваченный в тиски двумя ледяными полями, начинал вибрировать всем своим 184 футовым телом, словно скрипичная струна. Порой, когда вступал в действие перепускной клапан, как это описывалось выше, судно отходило назад, готовясь к взятию следующего ледяного барьера, как на скачках с препятствиями.

Это было славное сражение – сражение корабля с самым холодным и, возможно, самым древним врагом человека, ибо нельзя точно определить возраст этих ледниковых нагромождений. Иногда, когда одетый в сталь корпус «Рузвельта», разламывал надвое льдину, расколотый лед издавал дикий хрип, в котором звучали отголоски вечной ожесточенной борьбы Арктики с самоуверенным незваным гостем – человеком. Иногда, в моменты наибольшей опасности, эскимосы устраивали на борту свои варварские песнопения, призывая на помощь души предков из загробного царства. Порой, как и в прошлых моих экспедициях, на палубу прямо из чрева корабля поднимался кочегар и, прокашлявшись и вдохнув свежего воздуха, бросал взгляд на простирающееся перед нами ледяное покрывало. Отдышавшись, он исступленно, как заклинание, начинал бормотать: «Господи, сделай так, чтобы он прошел! Черт побери, должен же он пройти!»

Кочегар проваливался в люк кочегарки; а в следующее мгновение из трубы с новой силой начинал валить густой дым, и я знал, что давление пара поднимается.

В наиболее сложные периоды нашего путешествия Бартлетт почти все время проводил в своем «вороньем гнезде» – пункте наблюдения на вершине грот-мачты. Я взбирался на снасти под вороньим гнездом и оттуда внимательно смотрел по сторонам; при этом я мог совещаться с Бартлеттом, в сложных случаях поддерживать его, а в критические моменты выражать согласие с его мнением, тем самым помогая принять верное решение и в то же время разделяя с ним нелегкий груз ответственности за успех всего предприятия.

Пристроившись на снастях возле Бартлетта и раскачиваясь на большой высоте, я наблюдал за движением напирающих на нас льдов и всматривался в даль, стараясь различить, не появится ли впереди разводье. Мне было слышно, как он, свесившись вниз, кричит, обращаясь к судну, как будто уговаривая, подбадривая, приказывая пробивать путь сквозь твердокаменные льды: «Круши их, Тедди! Перегрызай пополам! Давай! Здорово, мой красавчик! Давай еще! Еще!»

В такие минуты казалось, что в этом молодом бесстрашном неукротимом капитане из Ньюфаундленда живет дух многих поколений борцов с ледяной и океанской стихией, прославивших те времена, когда флаг Англии реял над всем миром.

Чтобы поведать о всех неурядицах, приключившихся с «Рузвельтом» во время путешествия на север, пришлось бы написать целую книгу. Если мы не сражались со льдом, то уворачивались от него, или, что еще хуже – выжидали в укромном местечке у берега, когда же появится возможность вновь вступить в борьбу. В воскресенье, на шестой день плавания, в океане все еще оставались свободные ото льдов участки, и мы весьма успешно продвигались вперед, пока в час дня, на подходе к заливу Линкольна, нас не остановил паковый лед. С помощью троса мы прикрепились к огромному ледовому полю, простиравшемуся мили две на север и несколько миль на восток. На тот момент приливное течение несло свои воды на север, увлекая за собой более мелкие льдины, так что очень скоро вокруг «Рузвельта» образовалось некое подобие озера.

Пока мы стояли там, кто-то увидел вдалеке на том ледовом поле, к которой мы пришвартовались, какой-то черный предмет. Д-р Гудселл и Боруп, взяв с собой нескольких эскимосов, отправились проверить, что же там такое. Надо отметить, что перемещение пешком по плавучему льду всегда сопряжено с опасностью из-за большого числа разрезающих его трещин, причем часто достаточно широких, а в тот день трещины еще и присыпало недавно выпавшим снегом, так что они практически не были видны. Вероятность утонуть, перепрыгивая через полыньи, была достаточно велика. Когда разведчики оказались на расстоянии выстрела от черного предмета, стало ясно, что это обыкновенная, хоть и большая каменная глыба.

Еще до возвращения Борупа и доктора лед начал смыкаться вокруг судна, так что как только разведчики оказались на борту, мы отшвартовались, и «Рузвельт» вместе с паком поволокло в южном направлении. Лед в ту ночь охватил нас так плотно, что мы вынуждены были перекинуть шлюпки на шлюпбалках внутрь, чтобы они не пострадали от торосов, громоздившихся у самых поручней. В конце концов капитан завел судно в другое маленькое озерцо юго-восточнее нашего прежнего местоположения у ледового поля, и мы оставались там несколько часов, все время давая то задний, то передний ход, не давая воде замерзнуть и сковать нас в своих объятиях.

Несмотря на все наши усилия, около 11 часов ночи лед снова плотно сомкнулся вокруг «Рузвельта»; но я увидел небольшое разводье на юго-востоке, которое смыкалось с другим участком открытой воды, и отдал приказ по возможности пробиваться дальше. Направляя нос в небольшую полынью, а затем, разбивая лед с боков, «Рузвельт» сумел расширить водную дорожку так, что это дало нам возможность пройти дальше, к разводью.