По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

«Еще один поединок», – сказал я себе в 1902 году, но в тот раз достиг лишь 84°17' северной широты. «Еще один поединок», – сказал я себе в 1905 году и достиг лишь 87°6' северной широты.

И вот снова, опять-таки находясь на Пайер-Харбор, 18 августа 1908 года, я повторил себе: «Еще один поединок!» На этот раз я знал, точно знал, что этот раз – последний, действительно последний, независимо от того, каким будет результат.

В десять часов вечера мы проходили мимо одиноких обветренных и ошлифованных льдом скал мыса Сабин, места, с которым связана одна из самых печальных страниц истории исследований Арктики. Здесь в 1884 году медленно погибала голодной смертью отмеченная трагическим невезением экспедиция Грили. Из двадцати четырех членов экспедиции удалось спасти только семерых! На суровом северном берегу мыса Сабин, всего в двух-трех милях от его оконечности, еще сохранились развалины той убогой хижины из грубого камня, которую соорудили эти люди в последний год своей жизни. Во всей Арктике вряд ли можно найти менее подходящее для зимней стоянки место – заброшенное и бесприютное, совершенно не защищенное от жгучих северных ветров, заслоненное скалами от солнечных лучей с южной стороны и зажатое паковым льдом бассейна Кейна с севера.

Я впервые увидел это место в августе 1896 года. В тот день была слепящая пурга, такая плотная, что уже в нескольких ярдах ничего не было видно. Тот день и те чувства, которые испытал, я не забуду никогда – сострадание и ужас, доходящий почти до физической боли. Для меня в этой истории самым печальным было осознание того, что, уверен, эта катастрофа не была закономерной, ее можно было избежать. Мне и моим товарищам не раз доводилось переносить холод, мы бывали близки к истощению от голода в Арктике, но тогда и холод, и голод были неизбежны, а ужасы мыса Сабин неизбежными не были. Это пятно на всей истории полярных исследований Америки.

К северу от мыса Сабин было так много открытой воды, что мы уже думали воспользоваться попутным ветром и поднять парус, однако чуть позже появление льда с северной стороны заставило нас изменить свои намерения. Пройдя около 60 миль на север от Эта, мы намертво застряли в паковом льду недалеко от мыса Виктория. Там мы залегли на много часов; правда, времени даром мы не теряли и за время стоянки заполнили цистерны льдом плавучей льдины.

Во второй половине следующего дня подул сильный ветер с юга, и мы вместе со льдом, в котором застряли, стали дрейфовать на север. Через несколько часов под действием ветра среди льда образовались разводья, и мы смогли повернуть на запад, держа курс на сушу. Палуба обильно орошалась мелкими брызгами, что один из эскимосов интерпретировал, как плевки дьявола. Пройдя несколько миль, мы попали в зону плотного льда и вновь остановились.

Д-р Гудселл, Макмиллан и Боруп укладывали в шлюпки съестные припасы и медикаменты, чтобы быть во всеоружии в случае чрезвычайной ситуации. Раздави «Рузвельт» льдами или потерпи он аварию, мы по первому же знаку мгновенно спустились бы в шлюпки в полном обмундировании, оснащенные всем, что необходимо для плавания, и вернулись бы в страну эскимосов, а оттуда в цивилизованный мир на каком-нибудь китобойном или грузовом судне, зафрахтованном Арктическим клубом Пири для перевозки угля. Конечно, это означало бы, что экспедиция провалилась.

В каждый из шести вельботов был помещен ящик, содержащий 12 шестифунтовых консервных банок пеммикана, прессованного мясного продукта для полярных экспедиций; две двадцатипятифунтовых жестянки галет; две пятифунтовых банки сахара; несколько фунтов кофе и несколько банок сгущенного молока; керосинка и пять банок керосина по галлону в каждой; спички, топорик, ножи, консервный нож, соль, иголки и нитки; а из медицинского оборудования: кетгут и хирургические иглы, бинты и вата, хинин, танин, марля, мазь для хирургических перевязок, борная кислота и порошок для присыпок.

Вельботы раскачивались на шлюпбалках с полным комплектом всего необходимого: весла, мачты, паруса и т. д.; продовольствия на них было запасено на 7—10 дней плавания в чрезвычайной ситуации. После того как мы вышли из Эта, основные продукты питания, такие как чай, кофе, сахар, растительное масло, пеммикан и галеты, были размещены на палубе у бортов, чтобы в случае крушения судна их можно было мгновенно перебросить на лед через борт.

Все обитатели «Рузвельта» – и члены экипажа, и эскимосы, – были готовы по первому же сигналу спустить шлюпки и затем, взяв самые необходимые вещи (заранее упакованные и всегда находящиеся под рукой, прямо у поручней судна), спуститься в них и выбросить вещи на лед. Никому и в голову не приходило каждый день раздеваться; ванная в моей каюте могла с таким же успехом служить дорожным сундуком, ибо я отважился воспользоваться ею только один раз за время пути от Эта до мыса Шеридан.

Чтобы не терять даром времени по пути на север и чтобы моим эскимосам некогда было размышлять об опасностях, постоянно угрожавших их плавучему дому, я решил занять их работой. Мужчинам было поручено готовить нарты и собачьи упряжки, чтобы мы по прибытии на мыс Шеридан (если, конечно, мы туда доберемся) могли сразу же заняться осенней охотой. У меня на борту было достаточно всякого материала, так что каждый эскимос изготовил нарты для себя сам, вложив в эту работу всю душу. Эта особенность эскимосов – испытывать гордость от собственных достижений – сослужила мне хорошую службу, а я всячески поощрял их специальными призами и похвалой.

Женщинам почти сразу же после отплытия из Эта было поручено шить для нас зимнюю одежду, чтобы в случае крушения судна каждый был обеспечен соответствующей теплой экипировкой. На севере мы носим практически такую же одежду, как и эскимосы, в том числе меховые чулки мехом внутрь. Не будь их, мы бы постоянно отмораживали ноги. Человеку, не привыкшему жить без шелковых чулок, вряд ли стоит пытаться покорить Северный полюс. Поскольку всех нас, вместе взятых, включая эскимосов, было на борту 69 человек – моряков, женщин, детей, – понятно, что портняжной работы было достаточно много. Нужно было переделать и починить старую одежду, а также сшить новую.

Поскольку кульминация битвы со льдом была еще впереди, новички экспедиции, Макмиллан, Боруп и д-р Гудселл, поначалу с большим интересом наблюдали за работой эскимосок. Женщины находили себе удобное место для работы – стул, помост или просто пол – и усаживались там. Если они устраивались работать на своей жилой территории, то снимали обувь, ставили одну ступню повыше, захватывали кусок материала между большим и вторым пальцами ног и шили, делая стежки от себя, а не по направлению к себе, как наши женщины. При этом, ступня для эскимосской женщины выполняет функцию чего-то вроде третьей руки.

Эскимосские женщины гордятся своим уменьем шить одежду и с явным удовольствием принимают заказы от неопытных белых, демонстрируя при этом снисходительность и терпение. Одна из северных красавиц шила Бартлетту одежду для весеннего санного похода, при этом он слезно просил ее сделать наряд попросторнее. Вот что она ответила ему на смеси эскимосского и английского: