Проклятая война - Людмила Сурская

Ночь вместе, а утром опять расставание. Ему нужно было вывести войска к Висле. Распрощавшись с женой и пообещав ей клятвенно не брать Аду больше на передовую, он отправился в штаб. Доложили, что танкисты освободив Люблин вышли к Висле. Поднявшись на артиллерийский наблюдательный пункт, он видел, как горит Варшава. Там в багрово- чёрных клубах дыма сражался восставшие его земляки. Он стоял молча, прижав к лицу артиллерийский бинокль, и смотрел. Это был город его рождения и детства. Прошло почти тридцать лет как они расстались, родной город он. Города тоже живут, вот и его, параллельно с ним прожил свою жизнь. Каждый из них оставил во времени свой след, смех, вздох… По этим улицам он бродил. Здесь могилы его родителей и где-то на этих улицах ждёт сестра. И вот этот до боли родной город захлёбывался взрывами и смертями, погибая в неравном бою. Боль беспомощности душила. Резким жестом распахнул ворот. Лёгким не хватало воздуха. Что он может. Войска обескровлены боями. Коммуникации растянулись. Измотана техника. Мосты взорваны. Его и город разделяет широкая Висла. Или всё же может? Наверное, всё же может, если с ходу и с потерями, но не дадут. Уже намекнули чтоб не смел. А ему б для подготовки штурма хватило и несколько дней. Он не желает догадываться о причине. Политика не его дело. Что остаётся ему? Застрелиться, разбить голову о непробиваемую стену, ринуться одному в атаку?… Что же ему делать? Настаивай он сейчас на своём — арест или расстрел, а воз не сдвинется с места. Бессмысленная жертва. Тупик. Молча в раздумье идёт вдоль берега. Словно на ладони лежала перед ним река. С детства знакомые места волновали. На той стороне убегают к родному городу знакомые луговые тропинки. Там не раз любовался радужными восходами и закатами. Вот она родная Варшава. За этими старыми стенами восстание. Ветер несёт от неё тучи дыма и гари. Там злой, вооружённый до зубов, хорошо окопавшийся враг. Оторвать бы башку тому, кто так неосмотрительно поднял людей на гибель. Немцы сбили два английских самолёта, после чего англичане оставили восставших один на один с собой. Посоветовавшись, всё же решили чем возможно помочь восставшему городу. С ночных бомбардировщиков По-2 сбрасывали медикаменты, оружие, продовольствие, боеприпасы. А также для корректировки огня и связи на парашютах советских офицеров. Дал команду, и артиллерия обстреливала врага. Самолёты день и ночь бомбили немецкие войска. Удалось добиться того, что немецкие самолёты перестали терроризировать повстанцев. Он делал, что мог, но этого мало… Мало. Уходило так необходимое время внезапности. Словно услышав его колебания, позвонил Сталин спросил коротко:- Как с Варшавой?

Помолчал собираясь с мыслями, на рожон не пошёл, тяжело доложил: — Варшава горит. Там идут тяжёлые бои. Немцы бомбят и обстреливают город.

Тогда Сталин попросил оказать восставшим посильную помощь. Рутковский обещал. Но с восставшими было трудно работать — руководство выполнявшие директивы Лондона, готовили документы на капитуляцию. Поэтому отчаянный бросок и десантирование 1-ой польской армии был обречён на провал. Поломав головы, решили главный удар заложить в обход Варшавы с плацдарма на Нареве. А с магнушевского и пулавского плацдармов — глубокий удар на Познань. Он горел желанием подготовить этот плацдарм как трамплин для броска войск в земли Германии. Стоял на главном направлении, нацеленном на Берлин. Но всё получилось иначе. Был вечер, он с офицерами собрался поужинать. Прибежал дежурный — вызывает Ставка. У аппарата был Сталин. Он сказал, что Рутковский назначается командующим войсками 2-ого Белорусского фронта. Это было до того неожиданно, что он сгоряча спросил:

— За что такая немилость, почему меня с главного направления переводят на второстепенный участок?

Сталин выдержал паузу и холодно сказал, что на его место назначен Жуков. А насчёт второстепенности Рутковский ошибается. В том направлении будут действовать силы трёх фронтов. Два Белорусских и 1-ого Украинского. И добавил, что если Рутковский с Коневым никуда не продвинутся, то не продвинется и Жуков. Сталин разрешил ему взять людей. Но он отказался. Про ужин, естественно, забыл. Какие к чёрту посиделки… Поехал к Люлю. В голове гудело набатом: "Опять меня снимают с самого горячего и пропаханного горбом участка работы". Обида стояла у горла и выбивала землю из-под ног. Вернуть его к жизни могла только Люлю. С ней решили, что завтра он уедет один, а когда оглядится и устроится, приедет за ними, да и с товарищами проститься надо, с Жуковым поговорить. Люлю разожгла дрова. Через десять минут в камине ревел огонь. Устроила романтический вечер. Потрясающе. Отчего-то враз успокоившись и улыбаясь, он усадил её рядом с собой на мягкий диван перед камином, в котором весело потрескивали поленья. Они пили вино и молча наблюдали, как закручивается их кора. Тепло комнаты убаюкивало. Её глаза угольки рядом, на губе дрожит янтарная капля вина. Он слизывает. И сгорает. Лежать на пушистом пледе у огня и таять под её губами… разве счастье бывает другим. Ему не хотелось возвращаться в реальность из любовных паутинок жёнушки. Но прогорели дрова, и он поднялся, подбросил поленья в огонь, огонь рванулся и загудел в трубе. А он подбрасывал и подбрасывал, растопил так сильно, что жара погнала с пледа на диван. Разлил вино, а Юлия, снимая его тревогу и обиду, уговаривала, терпеливо объясняя свою женскую точку зрения его переназначения. Она разложила карту на столе и, тыча маленьким пальчиком в города, которые придётся ему брать, возбуждённо говорила:

— Костик, смотри, это ж не города, а крепости и фактически целая система сросшихся между собой городов общей площадью не меньше пяти тысяч квадратных километров. Я читала. Уверяю тебя, интересная картина. Закладывались они в старину и на века, временем расширяясь и укрепляясь. Все, все крепости первого класса. Заметь дорогой, усилены к началу Второй мировой тремя оборонительными ярусами. Даже дома местных жителей спроектированы так, что имеют свои защитные элементы и всегда готовы к обороне. Каждый укреп район скала. И это ж не один, два, а буквально весь маршрут твоего наступления. Засевшего здесь противника одолеть будет трудно. Бои будут отличаться невероятным ожесточением. Неизбежны большие человеческие жертвы и разрушения. Кроме тебя с этим никто не справится. Ведь уничтожить этого монстра можно будет только смекалкой. Это самое трудное из того, что сейчас есть. Эти рыцарские чудовища может победить только Рыцарь. В нашей армии ты один такой.

Он как-то об этом не думал, а тут, слушая её, загорелся: "Так оно и есть! Эти рыцарские замки сплошная головоломка. Будет над чем попотеть и голову поломать".

— Может быть, может быть…

— Вот! А я что говорю! Ты найди, дорогой, все документы о тех крепостях монстрах, ознакомься…

Она видела, он уже весь в этом. Уверена- Костик найдёт способы выкурить их и сохранить жизни людям. Он непременно возьмёт их, эти хвалёные крепости, один город за другим. Она была права — он был в планах, но не весь. Подбросив дров в камин, муж принялся купать её в нежности. Юлия гася его жар, улыбалась. Высвободившись, она убежала на кухню за чаем, а он принялся энергично тыкать кочергой в огонь. Искры ревущим столбом устремились в дымоход: "Какая всё-таки потрясающая штука любовь!"

Костя спал в её объятиях. А она не могла даже сомкнуть глаз. Опять уже в который раз у него перехватывают дело. А он деликатный, тонкий, на открытый конфликт не пойдёт, поводов своих чувств не даст. Опять переживать будет всё в себе. На сей раз даже друзей не берёт с собой. Понимая, что им хочется брать Берлин, лишает себя близкого окружения. Для него это не просто. Хотя без надрыва сходится с любыми, но комфортно чувствует себя в привычном коллективе.