Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович - Виктор Анатольевич Шендерович

class="p1">ИЛЮМЖИНОВ. Добро пожаловать в буддийскую республику!

ЕЛЬЦИН. Куда?

КИРИЕНКО. Я же вас предупредил — мы в Калмыкии.

ЕЛЬЦИН. Погоди, но… Это Россия?

КИРИЕНКО. Как считать. С одной стороны — да. А с другой…

ЕЛЬЦИН. Давай считать с той стороны, с которой Россия.

КИРИЕНКО. Тогда — четырнадцать миллиардов.

ЕЛЬЦИН. Чего четырнадцать миллиардов?

КИРИЕНКО. Рублей, из федерального кредита. Где-то тут пропало, в районе этого «Линкольна».

ЕЛЬЦИН. Он правду говорит?

ИЛЮМЖИНОВ. Уже не помню. Миллиардом больше, миллиардом меньше… Большая страна, зачем мелочиться? Махнем в шахматишки?

ЕЛЬЦИН. Я, значит, не по этой части. Ракеткой теннисной по голове — могу, только попроси. (Кириенко.) Чего тут дальше со статистикой?..

КИРИЕНКО. Дальше сплошные прочерки. Суд — прочерк, парламент — прочерк, свободная пресса — прочерк… Ничего нет, только вот этот друг степей на своем «Линкольне».

ЕЛЬЦИН. А люди? Люди тут, вообще, как живут?

ИЛЮМЖИНОВ. Как в сказке. По «Степному уложению»…

ЕЛЬЦИН. Что?

КИРИЕНКО. Это тут Основной Закон такой, вместо Конституции, — «Степное уложение»!

ЕЛЬЦИН. Вместо моей Конституции?

КИРИЕНКО. Ага.

ЕЛЬЦИН. Я все-таки не понял: это Россия или не Россия? Субъект Федерации — или не субъект?

КИРИЕНКО. Это субъект. Еще какой…

ИЛЮМЖИНОВ. Ну, я поехал. Будут трудности с деньгами — звоните. (Стартует и исчезает.)

ЕЛЬЦИН. Он, конечно, своеобразный человек, но зато меня иногда поддерживает. Я же такой, понимаешь, поддержанный президент…

7.

Север. Едут на оленях.

ЕЛЬЦИН. Простор! (Поет.) «Мы поедем, мы помчимся…» Эх, велика Россия, а в морду дать некому! Пиши! Оленей — пятьсот копыт, собак — пятнадцать штук, ненцев — семь человек, водки — четыре ящика. Северное сияние — одно. Записал?

КИРИЕНКО. Записал.

ЕЛЬЦИН. Теперь сложи. Сколько всего получилось?

КИРИЕНКО. Много.

ЕЛЬЦИН. Быстро складываешь… Будешь у меня главным статистом!

КИРИЕНКО. Статистиком.

ЕЛЬЦИН. Это как получится… Не отвлекайся. Тундра, значит, одна, юрт — семь… Слушай, а кто у нас представляет малые народы в парламенте?

КИРИЕНКО. Малые народы и представляют.

ЕЛЬЦИН. Ну, например?

КИРИЕНКО. Агинцев и бурят, например, Кобзон представляет.

ЕЛЬЦИН. А-а… А вот этих вот… собаководов?

КИРИЕНКО. Сейчас не знаю, а скоро от них будет Виктор Степаныч.

ЕЛЬЦИН. Забавно, однако. Вот, понимаешь, страна неограниченных возможностей!.. Ты ею гордишься?

КИРИЕНКО(со вздохом). Горжусь.

ЕЛЬЦИН. То-то!

8.

В тайге. Стоят на круче у Енисея.

ЕЛЬЦИН. Вот она, настоящая Сибирь-матушка! Ею Россия прирастать будет, это я тебе говорю! Записывай: на север — тайга на четыре Франции, потом тундра на сто во-семнадцать Голландий. АО «Норильский никель» — одно, река Енисей — одна, город Красноярск — один…

ЛЕБЕДЬ(возникая за спиной). Здорово, мужики!

ЕЛЬЦИН. Привет.

КИРИЕНКО. Добрый день.

ЛЕБЕДЬ. Не уверен. Туристы?

ЕЛЬЦИН. Инвентаризация.

ЛЕБЕДЬ. Не советую. Любоваться природой — на здоровье, край наш красивый. А записывать ничего не надо. Здесь вам не тут. Это все теперь мое.

ЕЛЬЦИН. Как это — ваше? Вы, значит, объясните!..

ЛЕБЕДЬ. Туристы! Я вам все объясню. Но позже. Года через два. А пока — наслаждайтесь видами, дышите воздухом. С огнем осторожнее. Понятно? Записывать — не надо. (Обращаясь к Кириенко.) Как фамилия?

КИРИЕНКО. Кириенко.

ЛЕБЕДЬ. Хохол?

КИРИЕНКО. Примерно.

ЛЕБЕДЬ. Тогда договоримся.

ЕЛЬЦИН. Слушай, мы в России или где?

КИРИЕНКО. Или где.

9.

Вечер. Стоят на берегу Тихого океана.

ЕЛЬЦИН. Ну вот, дошли. Край земли русской. Самый что ни на есть край, дальше некуда! Записывай: океан Тихий, соленый — один, сопок крутых — двести шесть, шахтеров голодных — сто тысяч, денег — ноль, воды — ноль, света — ноль… Чтобы, значит, ничего не отвлекало от мыслей.

КИРИЕНКО. Японию считать будем?

ЕЛЬЦИН. А где она?

КИРИЕНКО. Вон, на горизонте.

ЕЛЬЦИН. Какая маленькая! Эх, повезло другу Рю! Из резиденции скомандуешь чего-нибудь — полстраны оглохло. Ногой топнешь — землетрясение. Управлять небось одно удовольствие! А у нас под Барнаулом одна деревня напилась в стельку в честь победы над Бонапартом — только сейчас узнали, понимаешь…

10.

У костра. Ночь.

ЕЛЬЦИН. Ну, Владиленыч, вроде бы все сосчитали. Красота! Сколько, говоришь, у нас субъектов этих Федерации?

КИРИЕНКО. С Чечней — восемьдесят девять!

ЕЛЬЦИН. Ты еще Эфиопию посчитай… А таких, нормальных?..

КИРИЕНКО. Это смотря у кого какая норма.

ЕЛЬЦИН. Понимаю. А все вместе — Россия! Правильно?

КИРИЕНКО. Пока да.

ЕЛЬЦИН. Ты — гордишься?

КИРИЕНКО. Из последних сил!

Елкин и Сальери[76]

1.

Кабак. За отдельными столиками сидят разные Сальери. Их монологи к концу сплетаются в один страстный монолог…

ЗЮГАНОВ.

Все говорят: нет правды на земле.

Но на земле хоть есть печатный орган

С подпискою! А выше — точно: нет!

Родился я с любовию к народу.

Ребенком будучи, когда высоко

Звучал наш гимн в убогом клубе сельском,

Я слушал и заслушивался — слезы

Невольные, но сладкие текли.

Отверг я рано праздные забавы.

Науки, чуждые обкома, были

Постылы мне. Я счастье населенью

Пайком законным выдать захотел.

Я сделался инструктором. Пальцам

Придал послушную сухую беглость —

И докторскую высидел. Я басом

Лет двадцать о народе говорил.

Бывало, что язык от долгой речи

Распухнет так, что мамочки мои!

Но я терпел. Потом великий глюк

Явился и открыл мне, что пора мне —

На самый верх пора, на Мавзолей.

ГОРБАЧЕВ.

Я бросил тотчас все, что прежде знал,

Чему служил, во что, у целом, верил,

Забил на Карла Маркса с Ильичем —

Безропотно, как тот, кто заблуждался,

Кто Тэтчер послан в сторону иную…

ЛЕБЕДЬ.

Усильным, напряженным отжиманьем

Я наконец, упавши с командармов,

Достигнул степени высокой.

Слава Мне улыбнулась. Я в сердцах людей

Нашел созвучия своим командам…

ЯВЛИНСКИЙ.

Я счастлив был.

Я наслаждался мирно

Своим умом… но, правда, в одиночку

Поскольку тут — кому тут оценить?

ЖИРИНОВСКИЙ.

Нет, никогда я зависти не знал!

Ни когда Горби гадкий, однозначно,

Пленить умел слух диких парижан,

Ни в день, когда услышал в первый раз

Я звуки генеральской контроктавы…

ЗЮГАНОВ.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным?

Никто не скажет. Струсит. Сам скажу:

Мучительно завидую! О небо,

Где ж правота, когда кремлевский