Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Назвать последовавшее за этим молчание неловким – это как заявить, что гангрена неприятна: по сути верно, но не отражает серьезность ситуации. Доминго очень внимательно наблюдал за трясущимся, вытаращившим глаза Уитли – на тот случай, если сопляк бросится на него с вилкой. Так поступил бы сам Доминго, заговори с ним подобный тоном кто-нибудь из равных по званию – даже в юности. Особенно в юности.

– Как я уже сказал, я ошибочно полагал, что вы намерены воспользоваться оружием ее всемилости, потому что вы везли полный фургон елея всю дорогу от Диадемы и меня вместе с ним, – запальчиво произнес брат Ван. Доминго еще ни разу не видел ведьморожденного столь откровенно раздраженным, а сам он так часто и так тщетно дразнил анафему, что нынче мог бы добавить очередное перо победы на свой шлем, уже украшенный пышным султаном. – Если бы вы отвергли ее дар, я бы ни в коем случае не поднял эту тему, ибо не имел бы удовольствия познакомиться с вами, не говоря уже о совместном походе через всю империю.

– Хорошая сталь обладает некоторой гибкостью, как и хороший полковник, – сказал Доминго. – Вы правы, я принял оружие Черной Папессы, но потом передумал. Мне это позволительно. Я предпочел бы рискнуть всем полком, честно сражаясь с кобальтовыми, нежели поставить на кон души солдат, воспользовавшись вашей демонской магией.

– Полковник, наслушавшись от вас лекций на эту тему, я пришел к выводу, что вы не верите в вечную душу, – проговорил Ван.

– Но послушайте, – встрял Уитли, – Вороненая Цепь не занимается черной магией!

– То, что для одного вера, для другого – ересь, – изрек Хьортт.

Это прозвучало не так умно, как он рассчитывал, но и ладно: он здесь главный, ему не обязательно быть семи пядей во лбу.

– Нет более могущественного оружия, чем вера, полковник… – начал Уитли.

– Святошеская чушь! Я всю жизнь выслушиваю эти глупости: вера – сильнейшее оружие, правда – тоже оружие, бла-бла-бла. Ударьте меня своей верой, а я вас кулаком, и посмотрим, что из них оружие!

– Полковник Хьортт, – сказал Ван с плохо сдерживаемой досадой, – очень многие ваши солдаты уже спрашивали у моих братьев, будет ли им дано благословение Вороненой Цепи, прежде чем они пойдут на битву. Если мы придем к компромиссу и я помажу только тех, кто попросит…

– Мне плевать с высокой башни, Ван, о чем они вас попросят. Солдат попросит столько пива, что можно упиться вусмерть, и столько сыра, что будет неделю страдать запором, но это не означает, что надо ему все это дать, – возразил Доминго, подмигивая Уитли. – Даже без Третьего, идущего из Тао, чтобы отрезать кобальтовым отступление, в наших с Уитли полках найдется достаточно крепких пальцев, чтобы сорвать все синие фиалки. Кавалерия, которую я послал за теми ранипутрийскими всадниками, может присоединиться к нам в любой день, а после – что ж! Будет побоище, это единственное годное слово. Может, у них есть и демоны, и колдуны, и кто знает, что еще, но наши объединенные силы превосходят их вдвое. Только это будет иметь значение, когда протрубят рога, а не ужасное оружие Черной Папессы – священная слизь и пустые молитвы.

– Спасибо за обед, полковник, – чопорно произнес Уитли, поднимаясь и бросая салфетку на едва тронутые бобы. – Пожалуй… я взгляну, вернулся ли отряд, который я послал проверить тот странный сигнал от западных разведчиков.

– Ну что ж, взгляните, – ухмыльнулся Доминго, откидываясь на спинку стула, вместо того чтобы встать. – Если окажется, что кто-то из ваших разведчиков уронил ружье и известил все окрестности этой долбаной горы о нашем присутствии, повесьте растяпу. Уж поверьте, это несказанно повысит ваш боевой дух и впредь никто из Девятого не бросит оружие без…

Но Уитли развернулся, даже не отдав честь, и чуть ли не бегом покинул шатер.

– Что ж, полковник, – начал ведьморожденный, наполняя стакан Доминго, – если о помазании солдат не может быть и речи, то я надеюсь, что не будет чрезмерной наглостью попросить разрешения благословить наши войска, когда протрубят рога? Всего пара слов, чтобы…

– Это и впрямь слишком наглая просьба, Ван, демонски наглая. Никакой цепной ерунды, когда дело касается Пятнадцатого, а также Девятого и любого полка в сотне лиг от меня, и это окончательный ответ. Я не позволю вам помахать четками, а потом присвоить всю славу, когда мое тщательное планирование и дисциплинированные действия войск увенчаются закономерным успехом. Королевское сверхособенное святое масло отправится обратно в Диадему вместе с новостями о нашей честной победе над кобальтовыми, – заявил Доминго, осушая стакан одним жадным глотком. И, облизнув губы, нанес последний удар: – Если вам действительно необходимо отправить ритуал, Ван, я даю разрешение побродить вокруг сортиров и благословить пердеж… Но не просите о большем, иначе будете наказаны.

Анафема выглядел жалко: вот-вот пустит слезу или даже сорвется… Ну, так Доминго и провоцировал Вана брякнуть что-нибудь крайне глупое, не лежать же без дела хлысту. А даже если и нет, то и ладно; тепло в животе Доминго доказывало, что словесная порка бывает приятнее и полезнее физической. Но от внезапного леденящего воя рука дрогнула и уронила стакан. В этот вечер вой звучал не впервые, но сейчас, мать его, он раздавался куда ближе, чем раньше.

– Просто койот, тревожиться не о чем? – Брат Ван снял слова с языка Доминго.

Вот же подонок! Это же вульгарно и низко – передразнивать офицера.

– Койот? Демон подери, ни одна шелудивая горная дворняга не подойдет так близко к многолюдному лагерю, – возразил Доминго, барабаня пальцами по столу. Сначала разведчики Уитли на западном гребне и их загадочный одиночный выстрел, а теперь это… Он поднялся на ноги. – Если не возражаете, брат, я посмотрю, что там за безобразие. Ясно, что от Уитли многого ждать не приходится, но капитану Ши пора что-нибудь доложить об этих завываниях.

– Конечно, сэр, – ответил брат Ван, тоже вставая и четко отдавая честь. Чем же Доминго заслужил такое: анафемы вышколены лучше, чем его собственные офицеры? – Мне пойти с вами или возьмете боевую монахиню?

– Думаю, что по собственному гребаному лагерю я могу ходить спокойно, – заявил Доминго.

Очередное завывание, раздавшееся ближе, сказалось на его презрительно-горделивой походке, и он вышел из шатра, держа руку на эфесе сабли.

Снаружи на холоде и в свете факелов творилась какая-то неразбериха. Солдаты метались между рядами палаток, но вроде без определенной цели. На западном краю лагеря хлопнуло несколько ружейных выстрелов, а потом началась частая пальба пачками; высокие стены горной долины засверкали дульными вспышками. Крики, визг, вой. Пара боевых монахинь слева от шатра паниковала куда меньше, чем двое дюжих чисторожденных солдат, которых Доминго поставил справа, но все четверо вытаращились на него, ожидая объяснения происходящего или, если его не будет, приказа.

– Эй, вы там! Стоять! Ни с места, разрази вас!

Компания каких-то бродяг, ковылявших мимо командирского шатра, казалась обычным пьяным сбродом, но по его приказу остановилась. Без сомнения, это люди Уитли – даже самая задрипанная копейщица из Пятнадцатого не стала бы шляться в таком непристойном виде. Одного неуклюже несли трое его товарищей, а еще две женщины, заляпанные грязью и кровью с головы до пят, поддерживали друг дружку. Но небольшая стычка – еще не повод шляться в полурасстегнутой форме.