Верность виконтессы. На службе Ее Величества - Софи Нордье

…Габриэль вошел в храм, и все суетные земные мысли тут же покинули его.

Когда он увидел Святую Софию впервые, у него без преувеличения перехватило дыхание. Габриэль считал, что повидал немало на своем веку, но такого великолепия еще не встречал. В необъятных внутренних просторах церкви хотелось сразу преклонить колени не только перед Господом, но и перед людьми, создавшими во славу Его это чудо чудное.

Даже несмотря на то, что собор три десятилетия назад был безжалостно разграблен западными рыцарями, он внушал благоговейное почтение. Габриэль испытывал стыд за своих единоверцев и старался не смотреть на следы вандализма: с огромных входных дверей были содраны золотые пластины, повсюду зияли пустоты, откуда выворотили целые плиты редкого мрамора. Оставшись без золотого и серебряного облачения, некогда богатейший иконостас ныне взирал пустыми глазницами на месте драгоценных камней. Хорошо хоть, не тронули бесподобную мозаику на стенах, откуда святые лики, как и сотни лет назад, с укором взирали на бестолковую суетность людей.

Больше всего Габриэля поразил гигантский купол. Когда-то виконт принимал активное участие в строительстве собственного замка, и потому его интересовало инженерное решение: каким образом уже семь столетий свод диаметром в шестнадцать туазов держится на высоте почти в тридцать туазов?[128]

Габриэль слышал, что архитекторы Святой Софии были не только гениальными инженерами, но и талантливыми математиками[129], и в это охотно верилось: только гении могли с непостижимой точностью просчитать столь грандиозную конструкцию. К тому же основание необъятного купола прорезали сорок окон и солнечные лучи, проникая внутрь, казалось, отрывали его от стен. Исполинская полусфера, отделенная сплошным световым поясом, словно парила над молящимися внизу людьми.

С просветленной душой Габриэль покинул Святую Софию. Он обошел собор снаружи и в который раз с интересом осмотрел конную статую Юстиниана, установленную на высокой колонне посреди церемониальной площади у подножия храма. Слегка поколебавшись - куда пойти? - виконт все же повернул в сторону Босфорского пролива, намереваясь прогуляться среди цветущих персиков и миндаля. В этот миг его кто-то дернул за рукав и возле уха прозвучал знакомый голос:

- Командир!

Габриэль резко обернулся и чуть не крикнул: «Ахмед!» - но вовремя спохватился, вспомнив, что здесь арабское имя прозвучит несколько неуместно. Движением головы он пригласил сарацина следовать за ним и торопливо зашагал к ближайшей кипарисовой роще.

Надо же! Он только что попросил Господа подсказать ему способ, как разыскать супругу, и тут появился Ахмед! Воистину чудо! Наконец, убедившись, что они достаточно удалились от любопытных глаз, Габриэль негромко выразил восторг:

- Ахмед, как я рад тебя видеть!

- Я тоже, командир. Мне удалось узнать: твоя жена в Дамаске.

- Мне об этом известно, - не подумав, выпалил Габриэль и увидел, как сразу сник Ахмед.

Разглядев как следует мусульманина, виконт понял, что тот пережил не самые лучшие полгода, спеша поделиться с ним новостью. Ахмед был довольно высок для араба, широкогруд, но сильно похудел и как-то сжался в размерах.

- Голоден?

- Есть немного, - смущенно отозвался сарацин.

- Давай выберемся за пределы дворца, зайдем в неприметную харчевню и ты за доброй кружкой вина с сочным куском мяса расскажешь мне все подробности.

Ахмед и вправду пережил немало злоключений. В начале зимы поиски Сабины привели его на малоизвестную посторонним людям загородную виллу Малика, как раз в то время, когда виконтессу оттуда увозили. Правдами и неправдами ему удалось разузнать, что супругу Габриэля отправили в Дамаск. Верный своему слову, Ахмед сразу же заспешил в Константинополь. На судно, уходящее в ромейскую столицу, он решил сесть в Яффе. Однако здесь по недоразумению ввязался в небольшую стычку с моряками, после которой его бросили в городскую тюрьму; разбираться особо не стали: сарацин - значит виноват. В начале весны Ахмеду удалось бежать, и он сразу же устроился гребцом на галеру, идущую в Константинополь. Прибыл он сюда неделю назад и решил ждать возле Святой Софии - любой христианин хоть раз, но появится возле Великого храма. Заодно просил подаяние: питаться-то надо.

Выслушав сбивчивый и очень эмоциональный рассказ, Габриэль чуть не прослезился:

- Спасибо, Ахмед, за преданность! О том, что Сабина в Дамаске, я знал лишь косвенно, но ты сейчас подтвердил мои догадки. Теперь необходимо разыскать мою жену в самом городе. Сделать это можешь только ты. На тебя вся надежда.

- Сделаю, можешь не сомневаться! - Ахмед пьяненько хихикнул: крепкое вино, выпитое на голодный желудок, быстро сделало свое коварное дело.

- Я дам тебе денег, приодену, оплачу отдельную каюту. В Бейруте купишь коня и поскачешь в Дамаск. А там действуй на свое усмотрение. Как только узнаешь наверняка, в каком доме держат виконтессу, сразу же ко мне.

- Когда ехать? - Ахмед, демонстрируя готовность, даже приподнялся из-за стола.

- Не сейчас, - засмеялся Габриэль. - Я сниму тебе комнату. Неделю отоспишься, отъешься, потом поедешь.

В это время трактирный слуга принес большую тарелку с дымящимися кусками баранины, тушенными в айвовом соусе, и корзинку с ломтями белого хлеба. Голодный сарацин, позабыв обо всем, с жадностью набросился на еду.

Габриэль придвинул к нему ближе общее блюдо и мягко, почти с отеческой теплотой сказал:

- Не спеши, а то подавишься. Я подожду.

Дамаск. Май 1235 года

До родов оставалось две-три недели, и Сабина решила больше не выходить из дома в город: вчера она еле дошла назад. Это в Париже конец мая - самая прекрасная пора года, а здесь, в Дамаске, уже очень жарко. Поэтому виконтесса сказала себе, что пока ограничится прогулками по саду.

Вечером, когда спала жара, Сабина вышла во двор. Навстречу ей шагал улыбающийся во весь рот Алексей; он крикнул издали:

- Вот так раз! И мне захотелось прогуляться именно сейчас!

- Как же, так мы и поверили! Небось полдня здесь околачивался, поджидая вас, - буркнула Манон на ухо госпоже.

Сабина прыснула, но тут же легонько толкнула ее локтем:

- Потише, Манон!

Камеристка сдержанно поклонилась новгородскому вельможе и свернула на боковую дорожку, чтобы не мешать беседе господ.

Алексей был одет в длинную шелковую тунику лавандового цвета с высоким разрезом спереди, поэтому при каждом шаге взору открывались его узкие штанины, заправленные в добротные сапоги с золотым позументом по верхнему краю коротких голенищ. Широкий, украшенный металлическими бляхами кожаный пояс, с которого свисал кинжал в дорогих ножнах, подчеркивал узкую талию, отчего плечи новгородца казались еще шире. «Разоделся», - мысленно усмехнулась Сабина, поймав себя на том, что искренне залюбовалась красивым славянином.