Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— Паулюс не с вами прибыл? — спросил один из генералов.

— Много чести, — ответил Рокоссовский.

С аэродрома они попали в кабинет Калинина, который вручил маршалу и генерал-полковнику ордена Суворова первой степени.[36]

После церемонии награждения они направились в кабинет Сталина пешком. По дороге, посмотрев на иссеченное ветром лицо Рокоссовского, Воронов сказал:

— Завалиться бы теперь куда-нибудь в укромное местечко, да хотя бы денька три отдохнуть. Ты не против?

— Дельное предложение, — засмеялся Рокоссовский. — Надо внести его Верховному. Я бы проспал, не отрываясь от подушки, более суток.

Когда генерал и маршал вошли в кабинет Сталина, тот против обыкновения не остался за письменным столом, а, не ожидая доклада, торопливо пошел к ним навстречу. На его довольном, сдержанно улыбавшемся лице веселой хитринкой светились глаза.

— Поздравляю вас, поздравляю с успехом, — он подошел к каждому и двумя руками пожал им руки. — Вот так и надо. Замечательно у вас получилась операция. До конца еще не все понимают, какую битву вы выиграли.

После продолжительной беседы Сталин на прощание сказал:

— Константин Константинович, мы даем вам новую задачу. От того, насколько вы успешно ее решите, зависит многое в драке с гитлеровцами. В Генеральном штабе вам все объяснят подробно. Желаю успеха.

Было уже семь вечера. Рокоссовский, выйдя из кабинета Сталина, позвонил в Генштаб. Там ему назначили встречу на одиннадцать часов следующего дня и предупредили, что после беседы придется сразу же убыть на фронт.

Теперь Рокоссовский предвкушал волнующую встречу с семьей. Прямо из приемной Сталина он переговорил с женой, которая, чувствовалось по голосу, едва сдерживала слезы.

Генералу во что бы то ни стало хотелось найти свои любимые цветы. После длительной разлуки с семьей он не мог явиться в дом без букета роз. Но где их в феврале достать, да еще в такое позднее время?

И он решился на отчаянный поступок. В приемной к нему подошел начальник охраны генерал Власик.

— Константин Константинович, я вас поздравляю с успешным завершением операции. Преклоняюсь перед вашим мужеством и талантом.

— Какой тут талант? — Рокоссовский задержал руку генерала. — Полтора года не видел жену, а достать букета роз не могу. За пять роз готов выложить любую сумму, а где купить — не знаю.

— Погодите немножко, — сказал Власик. — Попытаюсь помочь. — Он вышел в соседний кабинет и минут через десять вернулся.

— У вас машина есть?

— Есть.

— Езжайте на Арбат, дом 21. У первого подъезда ровно через час вас будет ждать женщина.

— Как ее узнать?

— Ее зовут Анна Аркадьевна. Она будет с букетом роз.

— Николай Сидорович, большое спасибо.

Вскоре Рокоссовский с богатым букетом роз поднимался на четвертый этаж. Он подошел к двери и, затаив дыхание, словно это было его первое свидание, остановился. Затем, поправив воротник полушубка, нажал на кнопку звонка.

— О, господи! Это он! — послышался голос жены.

Открылась дверь. На пороге стояла в праздничном вишневом платье, с зачесанными набок, коротко подстриженными волосами, его жена. Она мгновение смотрела на мужа, потом бросилась ему на шею и заплакала.

— Ну, чего ты плачешь, Юленька? Как видишь, жив, здоров. — Он вручил ей букет роз и как-то холодно, будто солдата при вручении медали, поцеловал.

— Спасибо, Костя, спасибо, — растерянно говорила она. — Как давно мне не дарили розы! Спасибо тебе, дорогой.

— А где же Ада? — спросил он, снимая верхнюю одежду.

— Ада сегодня дежурит, — ответила Юлия и поставила на стол вазу с цветами. — Она не стала отпрашиваться, сказала, что завтра вечером подъедет.

— Вечером меня уже в Москве не будет, — сказал Рокоссовский, присев на стул. — А мне хочется ее видеть. Но ничего, что-нибудь придумаем.

— Костя, ну как же это так — не успел приехать и снова на фронт? — Она прижалась щекой к его плечу. — Мы же столько не виделись!

— Я бы рад побыть с вами, но не позволяет обстановка.

Жена посмотрела на него печальным взглядом и замолчала. Ей показалось, что муж выглядит таким же усталым и худым, как и тогда, когда вернулся из тюрьмы. Немножко постарел. На лице обозначились новые морщинки, виски стали почти седыми. Но глаза такие же голубые, добрые и насмешливые.

— Не узнаешь? — он обнял жену за плечи.

Она промолчала. Ей казалось, что в нем появилось что-то чужое, далекое и казенное. В голове промелькнул сумбур сомнений и догадок. Она часто слышала от подруг, что многие военачальники на фронте имеют так называемых полевых походных жен. «Нет, нет, мой Костя не такой», — вдруг подумала она и пошла накрывать праздничный стол.

Рокоссовский окинул взглядом комнату: на стене он заметил целую галерею его фотографий, вырезанных из газет и журналов. Он подошел к ним и начал рассматривать: вот он под Вязьмой среди артистов, а тут он позирует фотокорреспонденту во время битвы под Москвой. «Фу, какая сухая физиономия, — подумал он. — Самоуверенный петух. Даже неприятно смотреть. На допросе Паулюса сижу, будто аршин проглотил. Надо поменьше маячить перед камерами и фотоаппаратами. Новый пуп земли объявился».

Но то, что его родные по крупицам собирают сведения о нем, ему, разумеется, было приятно.

Он зашел в кухню.

— Молодцы, помните обо мне.

— Ты наш кумир.

— Я очень тронут. — Он поцеловал жену в щеку.

— Знаешь, Костя, мне не дает покоя Ада, — сказала жена, заваривая чай.

— А что такое?

— Не дай бог, она улетит к партизанам в Белоруссию, я сойду с ума. Мне хватает и тебя.

— Люлю, дорогая, не беспокойся, ее туда никто не пошлет.

— Ну да, скажи кому-нибудь другому. Она бредит партизанами и днем, и ночью. Ждет не дождется, когда покинет Москву.

— Скажу тебе по секрету, — Рокоссовский, улыбаясь, нагнулся к ее уху. — После того как попал в плен сын Сталина Яков, появилось негласное указание: детей выдающихся личностей не посылать на передовую, чтобы противник, в случае чего, не мог их шантажировать.

— Ой, слава богу, — перекрестилась Юлия и, подумав, спросила: — А ты разве выдающаяся личность?

— Повернись к стене и посмотри на фотографии, — засмеялся Рокоссовский.

Они долго сидели за столом и отвечали друг другу на тысячи вопросов, и все равно обо всем не успели переговорить. После долгой разлуки они снова шли навстречу друг другу. Рокоссовский чувствовал, что даже при коротком сумбурном свидании, которое, видимо, неизбежно в подобных случаях, он по-прежнему любил жену и без нее не представлял себе дальнейшей жизни.