Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

На плечи командующего фронтом легли теперь другие задачи: следовало подвести итоги операции, надо было разобраться с пленными, которых насчитывалось около ста тысяч, предстояло подобрать и похоронить почти сто пятьдесят тысяч убитых.

Но вечером 2 февраля было получено указание Ставки: Воронову и Рокоссовскому 4 февраля прибыть в Москву.

В тот же день в штаб фронта прибыли документы о присвоении отдельным военнослужащим званий Героя Советского Союза. Член Военного Совета А. С. Чуянов уехал в Сталинград на митинг и там собирался вручить высокие награды, а Рокоссовский вызвал к себе Белозерова, вручил ему Звезду Героя и дал двухнедельный отпуск для розыска семьи.

— Вернешься в часть, доложи Малинину, и он тебя направит к моему новому месту службы, — сказал на прощание Рокоссовский. — Когда приедешь, найдем время, чтобы отметить это знаменательное событие.

9

Перед отъездом в Москву Рокоссовский не мог не встретиться с командующими армиями, воевавшими под Сталинградом. Время было ограничено и позволяло увидеть только тех, кто был поближе и воевал на направлениях главного удара.

На землю опустились сумерки, когда он выехал к месту встречи. Была морозная тихая ночь. Вездеход пробирался по дорогам, где только что прошли тяжелые бои. В лунном свете виднелись воронки, вокруг них торчали разбитые, перевернутые вверх тормашками грузовые машины, покореженные орудия, обуглившиеся танки, темнела кухня с пробитым навылет котлом, из которого тянулись застывшие на морозе ручейки какой-то пищи. То и дело попадались обрывки проволоки, валялись консервные банки. Везде на поле боя возле воронок, возле машин и танков — трупы в грязных, землистых мундирах, с перекошенными лицами, в невероятных позах.

Он посмотрел на часы. Было уже четыре часа утра — надо торопиться. До встречи, назначенной на 10 часов, хотелось отдохнуть хотя бы пару часов.

На дороге, где не было видно следов войны, он пересел из бронетранспортера в машину. Вскоре он откинулся на спинку сиденья и крепко заснул. 3 февраля в необычной тишине, установившейся в природе после кровопролитных и изнурительных боев, под синим небом и ярким солнцем, на высоком берегу Волги, с солдатскими кружками в руках, обнявшись, как родные братья, стояли генералы: Рокоссовский, Чистяков, Чуйков, Батов и Шумилов. Лица полководцев искрились, как снег на солнце. Сильными командирскими голосами они тянули мелодию песни:

Во-о-о-лга, Во-о-о-лга-а, ма-а-ать родн-а-а-я!

Во-о-лга, ру-у-усская река-а-а.

Не вида-а-ала ты пода-а-арка-а

От донско-о-ого ка-а-а-зака-а.

По льду уже тянулись вереницы подвод и пешеходов. Жители города возвращались в родные места. Услышав мелодию любимой песни, люди останавливались и, прикрывая глаза от солнца, смотрели вверх. Они были удивлены не только потому, что давно не слышали песен, но их больше всего удивляло, что это поют генералы. И это вселяло в людей надежду, что фашисты сюда не вернутся. Генералы обменялись дружескими тостами. Рокоссовский поблагодарил каждого за вклад в общую победу в Сталинградской битве и обещал сделать все, чтобы их фронтовые дороги не расходились в разные стороны. Если потребуется, он готов будет выйти на Верховного.

Тепло попрощавшись с командармами, Рокоссовский поехал на встречу с членом Военного Совета Донского фронта, председателем городского комитета обороны Алексеем Семеновичем Чуяновым, обещавшим вкратце познакомить его с тем, что осталось от города.

На машинах и пешком они с трудом пробирались по развалинам Сталинграда. Осмотрев подвал универмага, где располагался штаб Паулюса, они зашли в подвал соседнего здания, в котором находился немецкий военный госпиталь. Их встретил майор — главный врач госпиталя. Трясущимися губами немец доложил о состоянии и нуждах госпиталя. В помещении стоял трупный запах, стонали раненые и умирающие. Рокоссовский повернулся к сопровождавшему его начальнику медслужбы армии Чуйкова.

— Переведите их отсюда в более подходящее помещение. Дайте медикаменты и питание.

У немецкого врача, когда смысл перевода дошел до его сознания, на глазах появились слезы.

Генерал-полковник, наклонясь, чтобы не удариться головой о верхнюю перекладину, вышел из подвала на свежий воздух. Он достал пачку папирос.

— Алексей Степанович, вы курите?

— Нет, но сейчас закурю.

— Коротка память у немцев, — сказал Рокоссовский, прикуривая. — Почти двести лет тому назад, в результате разгрома Пруссии в семилетней войне, чудом оставшийся в живых Фридрих Второй, завещал своим потомкам две истины. Первая — наиболее опасным из всех противников считать Россию. И вторая — всякая длительная война для Пруссии губительна.

— Да, — произнес Чуянов, — Фридрих Второй зрил в корень. — Они продолжали ходить по развалинам города и видели, как по разбитым улицам от центра Сталинграда тянутся бесконечные колонны пленных.

Немцы плелись, едва волоча ноги, обмотанные в рваное тряпье. Согнутые в три погибели, «завоеватели», одетые в разноцветную ветошь, войлок, коврики, мешки, представляли жалкое зрелище.

— Характерная, я бы сказал, трагикомическая деталь, — сказал Чуянов, глядя на эту пеструю толпу. — Черт подери! Без сожаления оставили свое битое войско, но, когда где-то затерялась расческа и зажигалка «с прыгающим чертиком» у начальника штаба 6-й армии генерала, Шмидта, он поднял шум.

Рокоссовский и Чуянов подъехали к станции. Вдоль железной дороги и вокруг здания разбитой товарной станции, сняв штаны, то и дело вставали и приседали военнопленные. Одни держались за ремни, а другие махнули на все рукой и на морозе светили голыми задами.

— Что здесь происходит? — улыбнулся генерал.

— Сейчас уточним, — нахмуренно ответил Чуянов и, вызвав начальника станции, спросил: — Это что еще за комедия?

— Мне дали пленных на погрузочно-разгрузочные работы.

— Ну и правильно, — произнес Чуянов — Едят наш хлеб — пусть работают!

— Сегодня мы разгружали семена клещевины, Я их предупреждал, чтобы не ели, а они налопались, и вот результат. Ведь из клещевины делают касторовое масло.

Рокоссовский взглянул на старательно встававших и приседавших пленных и, вспомнив окопную радиопередачу, весело сказал:

— Вот вам и буль-буль Вольга!

Утром следующего дня завершение великой битвы на Волге закончилось многотысячным митингом. А в это время самолет с Рокоссовским и Вороновым был уже в воздухе. Видимость была хорошая, но прижиматься к земле, как во время полета с Жуковым четыре месяца тому назад, не было необходимости. Фронт ушел далеко, и у авиации противника было много других забот. Оба пассажира сидели молча — за время боев наговорились вдоволь. Рокоссовский время от времени поглядывал в иллюминатор. Самолет медленно плыл над белым безмолвием, изредка задевая крылом мягкие, как лен, облака. Он думал о встрече с семьей.

1