Черная сага - Сергей Булыга

А, что теперь об этом вспоминать! А вы лучше слушайте дальше!

– Ярл! Ярл! – кричал народ. – Наш ярл! Ярл Барраслав!

А я швырял им золото – без счета. И так мы шли по городу, и так пришли к дворцу. Взошли по золоченому крыльцу, расселись в пиршественной зале – я, воеводы, старшая дружина. Белун исчез. Но что Белун! Встал Шуба, поднял рог, провозгласил:

– Будь славен, ярл!

– Будь славен! – подхватили все.

И выпили. А пили сурью, забродивший мед. Кровь закипала, голова кружилась. Сон! Славный сон! И в этом сне они уже снимали кольчатые панцири и выходили в круг, и бились, падали, и выходили новые, и снова бились, падали, а за столом кричали:

– Любо! Любо!

И я кричал. Зачем? Кто я такой? Что я здесь делаю? Чему я радуюсь? Зачем мне этот варварский триумф – я разве заслужил его?! Но, тут же думал я, чего это я беспокоюсь? Это же просто такой сон! Чего только во сне не случается! И, успокоившись, я пил во сне, как все, кричал, как все…

А если это и не сон, а я и в самом деле уже не руммалиец, не Нечиппа, а Барраслав, ярл варваров и сам такой же варвар, как они, и я веду себя по-варварски и говорю по-варварски, смеюсь по-варварски и думаю по-варварски – отчего это всё? Да оттого, что говорили же мне знающие люди: ни в коем случае нельзя учить варварский язык и, особенно, даже близко приближаться к их варварским капищам, иначе сам превратишься в варвара! И вот я и превратился! А всё это подстроил этот подлый негодяй Гликериус! Урод, подлец! Где, кстати, он? Гликериус…

И я вскочил! И закричал! И закружилась голова. И я упал…

…А утром я проснулся очень поздно, потому что уже было светло, а здесь, на севере, зимой день очень короток…

А лежал я на мягкой пуховой перине и был накрыт таким же мягким и пуховым покрывалом. А горница, в которой я лежал, была просторная. На стенах там и сям было развешено богатое оружие и черепа хищных зверей. На полу – руммалийский ковер. Скамьи вдоль стен. Сундук. А меч…

Меч был на месте, как всегда, под головой. Я сел, взял меч, задумчиво огладил лезвие. Хотя, по правде говоря, мне тогда ни о чем не думалось. А только вспомнил вчерашнее – и сразу отмахнулся. Нет, гневно подумал я, это просто такой дурной сон, хмельное наваждение. Забудь о нем, Нечиппа…

Нет, сразу же подумал я, какой я Нечиппа? Я Барраслав! Да, я – это ярл Барраслав, есть у меня своя Земля, и есть своя храбрая дружина. Я поклоняюсь Хрт, Хрт мне благоволит. И это справедливо! Потому что у каждой Земли свои боги, и чтят только своих богов. Живя в Руммалии, я поклонялся Всевышнему, живя в Ярлграде, поклоняюсь Хрт и подношу ему дары – рабов и золото, – и чту Макью, и ее сыновей, и дочерей, и чту Подкидыша, страшусь тени Чурыка, кляну его и проклинаю его именем врагов, а в бедствиях зову на помощь Хрт и свожу пальцы крестиком, но если в этот миг солгу, то эти пальцы мне уже не развести, они скукожатся и слипнутся, отсохнут, и, значит, лук мне уже никогда не натянуть, я стану беззащитен, и пусть тогда меня убьют, зарубят, пусть даже меня бросят псам – все это будет справедливо, потому что как же это я, сын Хрт, его наследник и надежда, смел преступить его закон?!…

Ф-фу! Тяжело, подумал я. Лоб мой пылал огнем! Да, я когда-то и вправду был Нечиппой, и у меня было фамильное поместье, был секретарь, добрейший абва Иокан, был Кракс, учитель фехтования, и я там был первейшим среди первых воинов, то бишь архистратигом, и у меня были сражения, триумфы, был Великий Поход по Великой Пустыне – и было облачко над самым горизонтом, и это облачко вселило в нас надежду, что вот еще чуть-чуть, и мы, преодолев бескрайние безводные пески, войдем в Счастливую Страну, в которой, как говорят…

Да что бы там ни говорили, теперь – и здесь – мне все равно, тут же подумал я. Та жизнь, дальше подумал я, прошла и ее уже не вернуть, да и не надо ее возвращать, потому что там все чужое, а здесь все свое, я – Барраслав, ярлградский ярл, пусть нечестивцы называют меня варваром и пусть смеются надо мной, а вот только до смеха ли им будет, когда я к ним приду и приведу с собой свою дружину на сорока по сорок кораблей?! Великий Хрт! Коль ты меня отметил, так дай же мне и силу, чтобы рука моя была тверда, а меч остер, чтобы враги мои всегда были храбры, чтобы вода была высокая, весла легки, а ветер – сильный и попутный! Вот о чем я тогда думал! И это меня совсем не удивляло. Потом я встал и осмотрелся, и подумал уже вот что: всё здесь кругом мое, привычное! И, по привычке, как всегда, окликнул:

– Тихий!

Вошел слуга.

– Тихий, – сказал я, – накрывай.

– Уже готово, господин, – с поклоном сказал Тихий.

Я щелкнул пальцами – и он пошел из горницы. И я пошел за ним. В соседней горнице, которую мы именуем верхней трапезной, стоял накрытый стол. Я сел. Тихий подал мне квашеную рыбу, посыпанную луком и чесноком. Лук был нарезан крупно, как попало. Я указал на это. Тихий повинился.

Но зато рыба была очень хороша – и мягкая, и сочная. Наевшись досыта, я взял у Тихого рушник, утерся и спросил:

– Пришел народ?

– Маленько собралось.

Я улыбнулся. Я же не люблю судить. Да и кого судить?! Свободный человек, я думаю, не должен приходить на чей бы то ни было суд, свободный должен сам отвечать за обиду, ибо когда имеешь меч, тогда мечом и разговаривай! А судятся только рабы. Ну, или пахотные наймиты, закупы, срочные холопы или еще кто-нибудь подобный. А свободный человек, как я уже вам объяснял…

Но так я могу только думать, а вслух о таком не говорят, потому что народу, пусть даже свободному, нельзя жить без закона. Закон – это набольший меч, меч над всеми мечами, сам Хрт вложил мне его в руки. И я сужу так, как судили до меня и как будут судить после меня. Вот я схожу по лестнице, вот выхожу и восседаю на крыльце – а там уже стоит почетная скамья, я на нее сажусь и смотрю вниз. Там, у нижней ступени крыльца, толпятся истцы. Они кричат, их унимают, бьют, а они опять кричат, и тогда их опять бьют, а они опять – и их опять! Тогда я поднимаю руку – и сразу наступает тишина. Потом я начинаю вызывать их, по каждому делу отдельно, и расспрашивать, а если надо, то и переспрашивать, они клянутся, лгут, они же как малые дети, им кажется, что я не замечаю их неловкой лжи, а я просто молчу, потому что мне скучно. Мне даже, если честно, все равно, кто из них прав, а кто виноват, и поэтому я наблюдаю за толпой – и кому она благоволит, кому больше сочувствует, того я обычно и признаю правой стороной. А неправый отвечает по закону. В законе все указано, какая и за что кому положена вира и какое кому полувирье. Там также строго посчитано, и это никогда не изменяется, сколько должно даваться денег в рост, а сколько меду в настав или хлеб в присып, и сколько пеня за татьбу и сколько за навет. А конокрада – в рабство на чужбину. И когда можно испытывать железом и водой, и как вести правеж, и что есть бесчестье свободному, а что бесчестие рабу. Также и разбой бывает разный: бывает в драке явно на пиру, и тогда это оплачивается вполовину, но если это сделано тайно и, что еще хуже, ночью…