Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина

Бой в заливе Терпения и сражение за Средний Сахалин. 4—9 сентября

...Четвертого числа в мрачной для русских полосе войны 3-е японское авианосное оперативное соединение, не встретив, по обычаю, никого на своем пути, вышло из Кусиро и благополучно добралось до точки «сборки» Поронайской операции. Японцы уже привыкли за пять дней, что русские корабли болтаются около Владивостока или погибли от Петропавловской атаки, и они (то есть японские авианосные силы) — хозяева моря и могут беспрепятственно курсировать, где им приглянется и в силу своих тактических задач. Командование, конечно, было недовольно, узнав из Интернет-сводок маршрут «Разлива» мимо японских берегов. Но это, в конце концов, был всего лишь катер, рвущийся к себе в базу без ракет и вертолетов.

Третье Оперативное соединение японского флота могло похвастаться современными боевыми, а не учебными силами. Это были четыре легких авианосца «Осими», «Симокито», «Кинисаки», «Оминату», несущие по четыре катера на воздушной подушке и восемь вертолетов. Еще в соединение входило два крейсера, эсминец и четыре фрегата. Такие внушительные корабли были брошены против маленького Поронайска — поперечной узловой точки Сахалина. Операция была парной к предполагаемому захвату Углегорска и полному уничтожению той оборонительной позиции, которую русские ухитрились все же наладить на юге Сахалина. Одновременно японские войска должны были резко активизироваться на севере острова, создавая у русских впечатление, что противник — везде и бороться с ним бессмысленно. Такие комбинации любил проводить Гном.

И не было бы повести печальнее на свете, чем оборона Поронайска, если бы вечером 2-го числа Игорь и вице-адмирал Леонтьев с полномочиями от командующего Тихоокеанским флотом не добрались-таки до Петропавловска, не согласовали бы план войны с местным командованием, в тот момент пребывающем в полной растерянности, и не приказали бы, науськанные Гномом, вывести наспех залатанный «Бурный» из гавани в неизвестном, по крайней мере для японцев, направлении. Для вице-адмирала это было совершенно несвойственное поведение, но он вдруг зажег искорки в тусклых глазах и решил тряхнуть стариной — или страной, чем уж выйдет. Игорь подозревал, что такие смены сюжета могут быть не вполне корректны для психики, но время было военное. Крейсер замер где-то в выжидательной позиции, не «светился» и на связь не выходил. При выходе он получил команду — при случае стрелять по японцам, «туда, не зная куда». Попривыкнув за последние сутки к состоянию неопределенности и вдохновленный примером «Разлива», капитан устоялся в радиоактивной радиопустоте, ожидая если не команд, то собственных озарений.

По его Петропавловскому времени, по которому он жил с рождения, в восемь утра как раз начался штурм Поронайска.

Японцы не ожидали найти в бухте катеры и четырьмя «стингерами» наши грамотно сбили четыре вертолета, один из которых был десантный. Тут у японцев сработал сигнал о «превосходящих силах противника», и команду «отставить работать по берегу и немедленно атаковать флот неприятеля», как бы и не было это сильно сказано, они с воодушевлением приняли. За час эти господа в поисках «флота противника» потопили четыре наших героических катера и сбили разведывательный вертолет, пилот которого успел кинуть сведения на берег и вместе с машиной взорвался в воздухе. Тут на «Бурном» его и услышали. Не сильно разбираясь с количеством японцев в заливе, уподобившись японцам в Петропавловской операции, через полуостров «Бурный» по приказу капитана первого ранга Деточкина выпустил четыре «Москита» и, чуя последующую беду и изобилие японцев на свою карму, дал полный 32-х узловой ход в общем направлении на восток. Деточкина всегда учили, что свою армию нужно сохранять, и если он — последний крейсер своей деревни, то нужно или приберечь часть ракет, или даже вернуться в базу за новыми, и потом еще не один раз повоевать с авианосцами на неожиданных для них, но приличных для отскока дистанциях. Капитан был флегматичен, любил шахматы и слушал в наушниках песенки давненько умершего чукчи Виктора Цоя.

Прилетевшие из ниоткуда ракеты «Бурного» сильно попутали планы японцев об отсутствии кораблей противника. «Летучий голландец, что ли?» — думал капитан «Осими», учившийся в Европе. В моменты раздражения он думал на ненавистном ему английском. Он наблюдал, как тушат «Кинисаки», горящий как факел, в четырех милях от него. На «Кинисаки», как выяснилось позже, ракета не взорвалась, но прошлась под обшивкой по-русски, посему задела цистерны с горючим для вертолетов, и над кораблем поднялся черный дым.

Крейсер «Майя» получил два попадания, и вероятность его выживания была весьма малой. Там «москиты» разорвались, неся команде и кораблю быструю смерть. Четвертая ракета пробила фрегат «Сендай», и ему хватило, чтобы затонуть в ходе боя. Соединение бросило горящую «Майю».

Ее тут же отследил беспилотный разведчик, и с берега поднялись русские вертолеты на добивание. Крейсер был оставлен немногочисленной выжившей командой и затонул. «Кинисаки» искусством команды потушил пожар, но лишился электроники и навигации, потому в авианосном бою стал бесполезен. Это была любимая победа для Гнома: крейсер, фрегат, поврежденный авианосец против четырех вспомогательных катеров.

Поронайск оказался крепким орешком. Точнее, скоропалительную скорлупу русские расположили вокруг него. Бои за этот город продолжались двое суток, но взять его и перенести линию снабжения к северу, как это планировалось в Генштабе, японцы так и не смогли. Время поджимало, и утром 7-го сентября командующий Кирафутским фронтом генерал-майор Накато, собрав пехоту и артиллерию в один кулак, прорвал тонкую русскую линию между Углегорском и Поронайском и, оставив русские города-крепости в тылу, развернул наступление на северо-запад. Танки и броневики вышли к морю севернее Лесогорска, но этот успех не оказал на русские отряды, запертые в Углегорске, никакого воздействия, тем более, что русские аналитики, как оказалось, предвидели его и заранее организовали снабжение по морю. Накато уже не мог остановиться, хотя его войска таяли, а его коммуникативная линия, идущая через Красногорск, Томари, Чехов, Южно-Сахалинск на Криль- он и Корсаков, была слишком длинна. «Русские партизаны-ролевики повысили ее транспортное сопротивление до бесконечности», — писали в Интернете. «Ну уж до бесконечности!»- качал головой Гном' отсылая «новости» сухопутному командующему.

Взятие Поронайска изменило бы все, но четвертый штурм города был отбит русской авиацией, действующей с аэродрома Смирных и захватившей господство в воздухе над Средним Сахалином. «Вот когда японцам пригодилось бы 3-е авианосное соединение, а еще лучше — 1-е или 2-е! Или даже 4-е», - злорадствовал Гном.

До Александровска-Сахалинского осталось один-два перехода, русских войск впереди не было, но горючее и боеприпасы подходили к концу, и Накато свернул на запад, чтобы захватить ненавистный русский аэродром и, если повезет, хоть немного топлива, и оседлать магистраль, ведущую к Тымовскому. Не дойдя буквально десяти километров до Смирных, его отряд встретил ожесточенное и грамотно организованное сопротивление и завяз в нем. В ночь на 9-е русские перешли в наступление против его растянутого фланга и тыла двумя группировками — непосредственно из района Смирных и прямо из Поронайска, а у Александровска и Томари у русских откуда-то сосредоточились две свежие дивизии, развернувшиеся на Смирных и Лесогорск. Войска на севере молчали по официальной военной связи и лишь иногда просили по мобильникам оказать хоть какую-то помощь или принять их последний рапорт.