Атомка - Франк Тилье

Когда машина остановилась перед детским садом в Иври-сюр-Сен, стрелки часов показывали половину седьмого вечера. Шарко попросил шофера подождать и быстро вышел, Люси последовала за ним.

Но целью их оказался не детский сад, а какой-то большой зал. Внутри по стенам были развешены афиши, плакаты, фотографии. Люси поняла, что находится в штаб-квартире ассоциации «Солидарность с Чернобылем». Шарко между тем помахал рукой длинноволосому мужчине, сидевшему за столом вместе еще с несколькими людьми. Они о чем-то разговаривали.

Длинноволосый извинился перед собеседниками и подошел к полицейским:

— Простите, но у нас совещание, и я…

— Мы оторвем вас всего на несколько минут, — не дал ему договорить Шарко. — Знакомьтесь, это моя коллега Люси Энебель.

Ламбруаз вежливо поклонился, отвел полицейских в сторону и спросил у Шарко:

— Чем я могу вам помочь?

— Отправьте нас на Украину.

— На Украину?!

— Да. Чтобы мы имели возможность ездить по ближайшим к Чернобылю деревням до тех пор, пока не найдем кого-то, кто узнает нашего пропавшего мальчика и объяснит, что произошло на самом деле.

Люси почувствовала, как внутри у нее все оборвалось, но постаралась сделать вид, что совершенно спокойна. Чернобыль…

А Шарко продолжал:

— Сможет ли один из ваших переводчиков сопровождать нас и быть нашим гидом? Мы полетим на самолете, а на месте арендуем машину. Переводчик покажет дорогу — нам надо проехать по маршруту вашего автобуса — и поможет с языком. Все можно будет сделать очень быстро, и все расходы, естественно, мы берем на себя.

Президент ассоциации покачал головой:

— У нас только один переводчик, сейчас он более чем востребован, и…

Шарко вынул из кармана фотографию и молча протянул Ламбруазу. Никому не бывает приятно видеть снимки, сделанные на месте преступления. Лицо президента ассоциации стало страдальческим.

— Мальчонку нашли в замерзшем пруду, его утопили, — объяснил комиссар. — Сейчас этот маленький украинец, упакованный в черный мешок, гниет в ящике морга. И есть еще вот это. — Он показал Ламбруазу фотографии мальчика на операционном столе, мальчика с длинным швом на груди. Комиссар подумал, что заходит, наверное, слишком далеко, но решил, что это не важно, да и пути назад так и так уже нет.

Президент ассоциации испытал настоящий шок. Некоторое время он простоял молча и неподвижно, потом поднял взгляд на собеседников:

— Хорошо. Значит, вам нужны будут только паспорта и бронь в гостинице. Когда вы хотите лететь?

— Как можно скорее. Завтра.

Ламбруаз повернулся к столу, за которым сидел, когда заявились нежданные гости:

— Владимир, можешь подойти к нам?

Из-за стола встал невысокий, совершенно седой человек, тонкий, как соломинка, с совершенно гладким лицом — ни ресниц, ни бровей. Лицо — как будто его вылепили из воска. Сколько седовласому лет, понять было трудно, — может быть, тридцать или тридцать пять… Ламбруаз вернул Шарко фотографии и шепотом представил идущего к ним сотрудника:

— Владимир. Он украинец. Тоже дитя Чернобыля, но дитя, которому повезло выжить.

Шарко убрал фотографии, Владимир подошел к ним. Президент, снова обретший способность улыбаться, познакомил посетителей с переводчиком:

— Это Владимир Ермаков. Он будет вас сопровождать.

Ламбруаз вкратце объяснил молодому украинцу, в чем его задачи, тот, не задав ни единого вопроса, кивнул в знак согласия. Затем, все так же молча, поклонился полицейским и вернулся на место.

— Он знает местность как свои пять пальцев, — говорил Ламбруаз, провожая полицейских к выходу, — и он сумеет отвезти вас именно туда, куда вам надо.

— Спасибо! — от души поблагодарил Шарко.

— Не надо меня благодарить. Район Чернобыля — это ад на земле; для того чтобы поверить, надо увидеть все своими глазами. И хочу вас предупредить, что вы будете помнить это про́клятое место до последнего дня жизни.

Оказавшись на улице, Шарко сунул руки в карманы куртки и глубоко вздохнул. Как бы странно это ни выглядело, оттого, что они с Люси вот-вот покинут Париж, ему стало легче… или почти стало — несмотря на опасности, которым подвергнет их путешествие в одно из самых ужасных мест планеты.

— Все-таки надо, чтобы ты мне объяснил, объяснил все и подробно, — сказала Люси. — Кажется, теперь я уже совсем ничего не понимаю. Я растеряна, как никогда, Франк…

Шарко пошел вперед:

— Все спокойно объясню в гостинице, ладно? А сейчас мне надо позвонить Белланже и предупредить его. Когда сегодня утром мы с ним были в этой ассоциации, я прочитал у него по глазам, что ему смерть как хочется кого-нибудь отправить туда, куда собираемся мы.

Звонок оказался плодотворным: Белланже немедленно согласился, — и Шарко решил ехать в центр столицы. Такси остановилось перед красивым трехзвездочным отелем близ площади Бастилии. На этот раз комиссару понравилась куча народу вокруг, понравились туристы, их веселые лица, их радостные голоса — это успокаивало и вселяло надежду на то, что здесь-то уж точно им обоим опасаться нечего.

Если убийца ждет их возвращения в квартиру, то дожидаться ему придется очень долго, наверняка продрогнет, бедняга, и всерьез задумается…

Они оставили чемоданы в номере и пошли в ресторан ужинать — Шарко успел заказать столик в тихом углу. Здесь он смог наконец посвятить Люси в детали расследования, рассказать об открытиях, сделанных в доме Шеффера, — о животинках в аквариумах, о любовной связи ученого с Валери Дюпре, — смог объяснить, в чем роль ассоциации, как и зачем детей привозят с Украины во Францию. Он говорил о том, как заражает весь организм цезий-137, о маленьких пациентах отделения лучевой терапии…

А напоследок сделал выводы — они, в общем-то, сами напрашивались:

— Шеффер, пользуясь картами метеорологов периода катастрофы, сам отбирал детей в группы для временной передачи во французские семьи и сам обследовал их в своем отделении лучевой терапии. Когда у нас в руках оказались снимки этих несчастных ребятишек, распростертых на операционном столе, разве можно было не подумать, что Шеффер использует ассоциацию совсем не в тех целях, какие обозначены в уставе… или что у них там есть. На самом деле его цели — установить процентное содержание цезия-137 в организме…

— Не забудь о рукописи! Цезий — это радиоактивность, но радиоактивность — это и Мария Кюри с Эйнштейном… Видимо, все началось с открытий, о которых рассказано в этом чертовом документе.

— Да, тут не осталось никаких сомнений. И ясно как день, что Шеффер привозил с помощью ассоциации облученных детей, делал в своем отделении замеры и отправлял их обратно. Наши парни сейчас проверяют, не пропал ли кто-то из детей, над которыми шефствовала ассоциация в последние годы.